Я натянула на лицо улыбку и вошла обратно в ресторан. Алекс уже сидел там, подливая моей маме белое вино в бокал и оживленно болтая с Мартышкой. Чуткий Шурка глянул на меня с тревогой и страхом. Явно что-то почувствовал. Я прошла, села рядышком, потрепала его по голове. Потом сняла свитер и передала его Алексу, заставив себя искренне улыбнуться.
— Спасибо, Алекс.
— Да не за что, — откликнулся он, глядя мне прямо в глаза.
И я ощутила, как в сердце мое наползает глухая, мерзкая, отчаянная тоска, такая, что выть хочется. Я отчетливо поняла, что теряю Алекса. И это уже необратимо.
* * *
В половине одиннадцатого я уложила Шурку, посидела с ним немного, пока он не уснул, утомленный долгим днем и сытным ужином. Мама лежала на соседней кровати и читала при свете ночника, изредка поглядывая на включенный без звука телевизор, настроенный на какой-то местный телеканал. Началась криминальная сводка. Меня словно пружиной подбросило: я торопливо поцеловала спящего сына, убрала с его лба спутанные волосы, шепотом пожелала маме спокойной ночи и побежала в свой номер. Первым делом включила телевизор, сделала звук погромче, и только потом вернулась к двери и заперла ее.
Я ждала, что сейчас расскажут о найденном у обочины трупе с огнестрельным ранением, и заранее холодела при мысли об этом. Если будут показывать тело — отвернусь. Не могу смотреть на это в очередной раз, зрелище-то было не из приятных.
Но про Девяткина ничего не сказали. Я добросовестно посмотрела все репортажи — ничего, полный ноль. Халтурят местные журналисты, ничего не скажешь. Или они каждый день находят на трассе мертвецов и уже привыкли к этому, как к чему-то рутинному и обыденному?
Я пощелкала пультом, поискала какие-нибудь новости на областных телеканалах. Потом сообразила, что Девяткин прыгнул ко мне в машину, когда мы находились еще в Новгородской области. Может, поэтому в местных новостях ничего не сказали?
Еще минут пятнадцать я таращилась в телевизор, отслеживая все, что было связано со сводками происшествия, криминальными новостями, но не услышала ни единого слова о Девяткине. В дверь постучали. Слегка вздрогнув и тут же отчитав себя за глупую мнительность, я подошла и открыла.
— Стась, привет, можно к тебе? — спросила Мартышка.
— Заходи, конечно, — я взяла ее за руку, провела в комнату. — Садись. Чаю хочешь?
— Пойдем лучше прогуляемся, — предложила Машка. — Я тут каждый вечер гуляла, но одной как-то неуютно. Вместе веселее. Здесь ночью знаешь как классно — море шумит, холодно, свежо, воздух чистейший…
— Погулять? — я неуверенно глянула за окно, где колыхалась густая чернота, какой в Москве не увидишь даже в самую глухую ночь в самом глухом закоулке. В душе шевельнулся страх. А если опять… какие-нибудь ужасы? Я же не переживу! — А может, отложим до утра?