— Папа тоже всегда кочевал, — утешала ее Тоня, — только вот последний год в министерстве.
— Москва! Москва — очаг культуры. Я всю жизнь мечтала жить там. Но, — она горестно подняла плечи, — Анатолий вечно забирается в какие-то медвежьи углы. А Москва остается для других… Кстати, почем там сейчас картофель?
— Рубль двадцать, — улыбнулась Тоня, — только это сведения недельной давности.
— Ужасно, здесь дерут по два рубля. Я зачахну здесь, Тонечка, главное — такие ветры, а у меня сердце…
Потом они ужинали, и Василиса Романовна рассказывала о том, как много работает муж, как часто он засиживается до утра за своим столом, какой у него безынициативный осторожный начальник и какая вздорная, некультурная баба соседка — жена главного геолога.
Пили чай с маминым брусничным вареньем, и Тоня, поглядывая на портрет молодого безбородого Анатолия Петровича, все пыталась представить себе, какой он сейчас.
В редакции областной газеты Тоню зачислили в штат и направили в отдел литературы и искусства. Громогласный завотделом, на лице которого двигался только один рот, посадил ее отвечать на письма. Это была скучная и однообразная работа. На следующий день Тоня пошла к редактору, и тот предложил сразу четыре темы для очерка. Она подумала и решила написать о старой коммунистке, работнице литейномеханического завода.
Теперь она возвращалась поздно, когда квартира Красиных затихала. Только на кухне тоненько посвистывал чайник, оставленный «для полуночников» — Анатолия Петровича и для нее. Тони. Анатолий Петрович обычно приходил позже, и Тоня, набрасывая платок, выходила в холодную прихожую, услышав, как поворачивается ключ в замочной скважине.
Он очень уставал. Острые карие глаза горели на худом лице, и темная борода (за которую Тоня прозвал его «Князь Игорь») еще больше подчеркивала бледность энергичного лица. Красин умывался ледяной водой, долго растирал лицо полотенцем. Потом присаживался в кухне у плиты (Тоня за хозяйку кормила его), спрашивал об успехах, и она неизменно отвечала: «Успехов нет, есть обычная работа».
— Нет, говоришь, успехов? — закуривая очередную папиросу, переспрашивал он. — А у меня есть. Я сегодня на промысле был, да и на два совещания успел, — усмехался Красин. — Я, знаешь ли, выдумал недавно такую штуку, что поможет быстрее обычного делать проходку буровых скважин. Ну, я тебя технологией морочить не буду, только много я в те три месяца ею занимался. И ошпарила меня — так и скажу — ошпарила догадка. Проверять ее начал, к бурильщикам заново на выучку пошел. Гляжу — правильно. Тогда я и внес новое предложение — так, мол, и так, извольте рассмотреть. Шум поднялся. А я, да еще двое, на свой страх и риск пустили свое запретное яблочко по тарелочке. Чудес не получилось, но план стали перевыполнять. А ты говоришь, нет успехов… Ежели не научишься пристально в свое дело всматриваться да драться, когда нужно, так пороху никогда не изобретешь… Так вот, милый товарищ…