Резкий настойчивый звонок. Кажется, телефон от него вздрогнул. Проснулся бородатый человек, привычным движением — трубку к уху. И нет уже сна, как рукой сняло.
— Что? Кто говорит? Прорвалась вода? Какой процент газа? Где дежурный? Найти немедленно. Да, еду. Алло! У аппарата! Да-да. Красин у аппарата, Медведев, алло, Медведев, в чем дело? Немедленно устанавливайте превентор. Я же предупреждал вас: работайте не на глиняном растворе, а на барите, следите за давлением. Что? Горюнов? Ты кому подчиняешься: тресту или Горюнову? Да нет, говорю тебе, превентор, превентор монтируй на нее! Ну, что? Это я знаю и без тебя. — Голос спокойный, твердый: — Так вот, Медведев, я еду. Да, сейчас буду.
Прошлепали к двери мягкие туфли, протянулась рука, поплотнее прихлопнула стеклянную в занавесочках дверь.
— Алло! Гараж? Красин у аппарата. Петр Иваныч? Давай ко мне. Нет. Застрянешь. Бери газик. На Песчаную гору. Побыстрей!
— Анатолий Петрович! Можно, я поеду с вами?
Он не отвечает, натягивает старый тулуп, разрисованный жирными пятнами.
Тоня умоляюще глядит на Красина.
— Возьмите меня на Песчаную, Анатолий Петрович…
— Нет, товарищ корреспондент. Не возьму… Где же мои сапоги, а?
— Вот ваши сапоги. Возьмите. Ведь нее равно поеду… то есть хочу поехать. И если вы меня не возьмете…
— Ладно! Надевай мою кожанку. Висит в кладовой. Живо!
Он сам, рассовывая концы платка по плечам, застегнул ей тугую пуговицу под подбородком, на мгновение задержал руку на плече, и она вдруг почувствовала, что в этот момент крепкий, большой человек нуждается в теплой поддержке, ласке. Тогда она погладила его сухую руку но сказать ничего не сумела— все хорошие слова будто провалились в памяти. По лицу Красина скользнула непривычная мягкость, но тут же исчезла.
В дверях, пропуская ее вперед, предупредил:
— Учти: бенгальских огней не будет.
Будь это сказано не сейчас, Тоня непременно бы огрызнулась, но теперь это грозило ей высадкой из машины на первом перекрестке. Поэтому она подавила в себе негодование и стала смотреть через Красиковское плечо на коротенькое пространство рассеянного света, которое, точно лист белой жести, машина несла перед собой.
* * *
На Песчаной горе все было не так, как представляла себе Тоня. Да и сам Красин был не тот, каким привыкла она его видеть. Он, всегда неторопливый, устремился к буровой, набегу что-то крича низенькому человечку в черной замасленной спецовке, надетой поверх ватника.
Едва Тоня вылезла и сделала несколько шагов
в сторону, как круговой ветер, обычный в Заволжье, охватил со всех сторон. Он подползал снизу, прижимая к земле черные былинки засохшей травы, взмывал вверх, подхватывая свежую крупу, вертел ее высоко над головой и потом, разбежавшись, с размаху обрушивал в лицо тысячи колючих крошечных копий, заостренных морозом.