— Косо я на это смотрю.
— Вот и отлично. А сможем мы это изменить?
— Где там! Разве только если сверху…
— Надо и «сверху», и «снизу», иначе не получится. Надо всем вместе. А замечательная пойдет тогда жизнь! И вы, Нина, станете каким-нибудь специалистом, а ваш сын будет выступать с симфоническим оркестром Союза! Великолепная пойдет жизнь!
Он ушел, улыбаясь и веря тому, что говорил. Мария Ивановна тепло посмотрела ему вслед:
— Чего это разулыбался наш вдовец! Гляди, с двумя остался, а все в жизни не сомневается…
— Он главный инженер. Таким людям всю дорогу ветер в спину…
— Брось, девка! Знаю, все знаю, початая твоя жизнь. А держаться надо! Что сделаешь! Может, и тебе счастье выпадет.
— Все говорят: все у тебя будет. Говорят про будущее, потому что не верят. Никто нс верит, а все говорят! Почему? Ну, кому нужна эта ложь? Да скажите вы мне прямо: «Все, Нинка, кончено. II не ерепенься зря». Я такого человека расцелую за правду.
* * *
Незаметно катятся дни. Прошло еще два месяца.
По утрам, идя на работу, Нина видит парней и девушек около райкома. Они о чем-то спорят, спрашивают, теребят тех, кто выходит из дверей. Сбиваются кучками, курят и, потоптавшись еще немного, поднимаются в райком. В толпе паренек. Весело болтаются тесемки ушанки. Гармонь ходит вправо и влево, согласно с движением тесемок. «Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная…»
— Куда это вы? — интересуется Нина.
— Куд-кудах-тах-тах-тах! — кричит паренек, приседая. Хохочут парни. — Маникюр себе наводить едем. На Норильский комбинат… «Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная…» — Ребята уносят песню в райкомовский двор. Нина медленно идет дальше. Вспоминает сорок первый год. Ей шестнадцать лет. Их таких много. Роют противотанковые рвы… Земля, земля, холодная, злая, неподдающаяся лопатам. Стынет песня на ветру: «Мы не дрогнем в бою за столицу свою…» Бьют палкой по рельсу. Перерыв. Девчата достают из котла ложками обжигающий кулеш. И потом, привалясь одна к другой, поддерживая друг друга спинами, молча глядят на стылые комья земли, на свои руки, в пустое небо.
А этим, сегодняшним, она чужой показалась. «Маникюр едем делать», — вспоминает Нина. Но звенит звонок, и она опять ставит печати на бензиновые талоны, командировки и справки, записывает почту, отправляет телеграммы. Только все время думает о чем-то своем и невпопад отвечает на директорские звонки. Весь район, — да что там район! — все доснимались с места, целыми семьями едут бог весть куда, на север, на восток… Вот и главный инженер тоже. Он рад новому назначению, с удовольствием рвет какие-то бумажки, кидает на пол папки и по одному приносит Нине найденные в ящиках карандаши. Почему-то Нине грустно. Зачем он едет? Плохо ли ему тут? Она дарит ему марки: «Ребятам вашим. Возьмите». И уходит из его разгромленного кабинета с таким чувством, как будто у нее отнимают что-то дорогое, тайное, ее, Нины, собственное. А почему? Что, собственно, случилась? Да ничего, брось. Это пройдет. Господи, пройдет! Опять «пройдет»? А что же останется? Останется этот незыблемый стол, эти телефоны, вся ее жизнь…