— Я бездарен, я бездарен, удивительно бездарен, — пел Костя, расхаживая по машбюро.
Костя соврал. Очерк получился интересный. Его дали на второй полосе и заголовок набрали красивым шрифтом — «строчной пальмирой».
— Послушай, Костя, — сказал редактор, прочтя полосу и ставя в левом верхнем углу свою размашистую подпись. — Ты не пробовал писать пьес? У тебя хорошая прямая речь. — Никитин откинулся на спинку кресла и внимательно поглядел на него. Костя пожал плечами.
— Нет, ты послушай, — продолжал Никитин, волнуясь, — вот если бы написать хорошенько о нашем городе, о районе, это великолепно! Богатейшая тема. У нас и сельское хозяйство, и рыба, и нефть! А текстильный комбинат! И вообще все: ты заметил, мы едим отличные булки, копченую колбасу, пьем пиво, угощаем девушек пирожными и конфетами. А ведь все это сделано здесь! И мы не замечаем этого: так и должно быть! Так и должно быть! Но дело-то в том, мой милый, что пятнадцать — двадцать лет назад здесь ничего этого не было! Ничего! — нараспев и с ударением закончил редактор и покосился на Костю.
— В конце концов, ничего удивительного в том нет, если ты напишешь хорошую книжку. Беря тебя в штат, я рассчитываю на твой рост. Вот погоди, начнется уборочная. Я прогоню тебя в район, поглядишь, что у нас такое, — пообещал редактор и вышел.
Костя постоял с минуту один в пустом, залитом солнцем кабинете, глянул еще раз на нарядный заголовок своего очерка, пожал плечами.
И позже, вечером, в парке, сидя с Ниной перед открытой эстрадой и уписывая мороженое, он, смеясь, сказал:
— Хочешь, я напишу книгу?
— Напиши, только хорошую, а то мне скучно будет переписывать, — Нина скосила лукавые глаза и добавила: — Одну книгу, потом вторую, потом десятую — как Симонов.
Они спустились к реке. Здесь было свежо, пахло ночными красавицами. На черной волне покачивался светящийся плавучий буфет. Громко играло радио. Нина подняла голову и молча слушала песню про то, как хороши подмосковные вечера.
— А я-то даже в Москве не была, а вы со мной ходите, — неожиданно называя его по-чужому на «вы», сказала Нина. — Я ведь все понимаю, вы культурный человек, а я никак со школой своей рабочей не закончу. И все бы ничего, и алгебра даже, и физика, а вот с английским никак я не управлюсь. Для такого языка двойная челюсть нужна.
Костя расхохотался. На них оглядывались, а он все стоял хохоча.
Потом они пили квас, который накачивала в кружки пожилая официантка из плавучего буфета. Над рыжими с проседью волосами топорщился ее накрахмаленный кокошник. Она размашисто, не считая, швыряла мелочь в тарелку.