Сели обедать. Достали из зимбиля помидоры, кружок вареной колбасы, высокую буханку.
— Пора бы арбузам быть, — сказала Матрена. — Сходи, что ли, к соседям, не обидят. Вон к энтим, — она ткнула пальцем через плечо, вздохнула.
Арбузы поспевали. Иван шагал между грядками следом за босой девчонкой Надей, смотрел на ее крепкие исцарапанные ноги и вдруг спросил:
— Кто же это тебя за ноги дерет?
— На той неделе с крыши съехала.
— Зачем было лезть?
— Тебя выглядывала.
Они выбрали два арбуза и пошли обратно. Опять она шла впереди, и Иван заметил, что у нее золотая гладкая кожа и сбоку на шее родинка. Прощаясь, она протянула ему руку.
Ночь была душная. Кое-где еще горели огни. Волга тихо накатывала на берег и уходила, и снова накатывала, подкрадывалась к затихающему людскому жилью, словно хотела подслушать что-то, о чем-то разузнать.
Иван вернулся в дом, обжигая с непривычки пальцы, разжег лампу, достал бумагу.
«Здравствуйте, ребята! — писал он. — Вот я и дома. Расколотили мы с матерью свою «усадьбу», устроились. Здесь все так же хорошо (он улыбнулся), только совсем тихо». Лампа стала гореть слабее, и Иван заметил, что пишет все крупней и крупней. Сложил письмо, наклеил марку с синим пилотом в уголок. И вдруг вспомнил свой осовиахимовский плакат, пошарил глазами по голой стене, вздохнул.
Что было потом? Потом были ночи, наполненные Надиным шепотом, Надиным запахом, легким касанием Надиных губ и волос. Она тихо смеялась, дотягивалась до его плеча и говорила: «На вас опять роса выпала». Он наклонялся, смотрел в ее белое растерянное лицо и завязывал ей в ушах травинки «на память».
— Правая травинка — чтоб любила. Левая — чтоб не плакала. Не будешь?
— Нет.
— На будущее лето приеду за тобой. Я кончаю. Получим комнату на тракторном. Ты в институт поступишь…
И уже позже, прощаясь с ней на пристани, наклонился к самому уху: «Я тебя люблю».
— Я тебя люблю, — тихо и грустно повторила Надя. Сжала кулаки и, сквозь слезы улыбаясь, громко сказала: — Помни, значит, Быковы Хутора…
Он обнял ее. При всей пристани прижал к себе. Потом, не оборачиваясь, быстро зашагал к трапу, понимая, что она глядит вслед. Взбегая наверх, вдруг почувствовал себя только сейчас — большим, сильным и ловким. «Я приеду, все будет хорошо». И он был не робок и не одинок теперь, вновь уходя в жизнь, побывав на родной земле…
Пароход уходил по реке. А по берегу бежала Надя и улыбалась насильно, и закусывала губы, и сжимала кулаки, словно пыталась удержать всю себя в себе.
* * *
Он не приехал за ней. Больше они не встретились никогда.