— А все ж гожее в горторге работать. Они там до девяти заправляют, в десять выезжают, ящики пустые — легко! Ну и заработаешь на тридцатку. Я в слесарном-то деле тридцать лет копаюсь. Хватит!
— Ну, чего выдумал! Ты у меня в ту сторону и не гляди. Не выйдет.
Парамонов достал, задирая тулупчик, искуренную до половины самокрутку, задымил.
— Ну и куришь ты! Прямо валишь — продолжала издеваться Раиса.
— А что же! Я сегодня раз только ел. Это ведь надо умереть!
— Ну вот что, я о тебе ничего пока начальству не скажу. А завтра в восемь чтоб был в слесарке. Понял? — и не дав Парамонову возразить, Раиса скрылась за сараями.
— Вот ведь девка! — восторженно глядя ей вслед и обращаясь к Федосову, сказал слесарь. — Черта в ангелы уговорит!
Федосов сходил на склад, заправил машину, вытер руки ветошью. Мимо него, расходясь из конторы, протопали парни, кивая на ходу.
Слева, за темными длинными сараями, посвечивала синяя витрина магазина. А чуть подальше — окна общежития. Федосов пошел на эти огни. Он уверенно шел в темноте по изрытой, хорошо знакомой ему земле затона. Вторую зиму ходит он этой дорогой. И летом встречает Раису на пристанях, а все зря. Ходит, ходит, чудак Федосов, а про Раису пишут в газетах по имени, отчеству, и карточка ее висит в пароходстве на красной доске. Сколько было у пего на веку знакомых девчат, а такой, как Раиса, еще не попадалось. Всю жизнь свою в пять минут перевернуть может. Вот прошлый год хотя бы взять — пошла, выучилась на механика. Поставили на самоходку работать. А зима пришла — снова прощай! Обучилась за лето слесарному делу и — в затон! Так вторую зиму и слесарит. А теперь новое дело — к плотникам приглядывается. «Научите меня, — говорит, — ребятки, брусья вяэдть». — «А на кой, — говорят, — тебе эти брусья! Не женское дело* — «Ничего, — смеется, — я сильная». И что ж! После своей слесарной мастерской бегает вечером к плотникам, вяжет с ними брусья на двести тридцать девятой барже.
Федосов вздохнул, кинул окурок. Много им, конечно, работы. Знает он историю с этой баржей. Поставили двести тридцать девятую к ним в конце марта на капитальный ремонт — лабазы строить. К десятому апреля надо сдать ее пароходству в полном порядке. А плотников — десятеро. Закрутишься тут!
Федосов вспоминает, какой видел Раису в последний раз. Она постояла с ним возле машины, поулыбалась потом отняла свои рукавицы.
«Не сердись, — говорит, — миленький, завтра приедешь, опять тебе улыбнусь. Да смотри, побольше лесу привози! Мы его теперь не то что едим, а прямо глотаем — давай, давай! Поспевай только! — И побежала. По тонким доскам, над страшной высотой, как птица, взмыла, помахала шапкой с катера. Приезжай. дескать, завтра, я с тобой еще постою… Эх, не этого ему надо! Мечтает он о доме, о детях. Ему, круглому сироте, как никому другому, дорог будет дом и жена, и все, что ее руками сделано».