Вот уж чего — чего, а семени нам не жаль. Если бы жеребята могли говорить, назвать моего гнедого папашей выстроилась бы очередь.
— Свел, — согласился я, отворачиваясь к костру и увлекая за собой Зарко. — С кобылой ты его свел.
Гневко, в отличие от собратьев, равнодушных к человеческим взглядам, не любил, если за ним наблюдали в интересный момент. И я его понимаю.
— От твоего жеребца у красавицы такой жеребчик будет — ай люли!
— А если кобылка? — усмехнулся я.
— Жеребчик будет, — твердо сказал Зарко, а я не стал с ним спорить.
Вот, наконец — таки настало время, которое любят все путешественники и странники — ужин.
Мы ели из одного котелка вкусную пшенную кашу, щедро сдобренную шкварками, закусывая хлебом, испеченным Курдулой. Когда котелок показал дно, самый усердный из едоков (могу даже не говорить, кто, это и так понятно), старательно вычистил остатки корочкой хлеба и сыто отвалился в траву.
— Зарко, тебе мыть посуду! — приказал я. Если цыган не удосужился взять харчи, должен их отработать.
— Э, баро Артакс, а зачем мыть? — искренне удивился цыган, лениво приподнявшись на локте. — Сейчас воды зачерпнем, вскипятим, мяты добавим — у меня есть, попьем.
— Лучше я сам помою, — поднялся Томас. — Пойдет цыган мыть, котелок украдет. А не украдет, так утопит.
— Да не умею я мыть! — радостно откликнулся цыган. — Лудить да паять — всегда пожалуйста, а мыть не могу.
— Ничего, помучается — вот и научится, — остановил я старика. Взяв котелок, зачерпнул им горячей золы и вручил Зарко. — Все должно быть по справедливости. Иди, друг коней, на ручей, а иначе я буду думать, что за тебя собаки посуду моют.
— Какие собаки? — вскинулся Зарко.
— Да слышал я, что у цыган принято собакам грязную посуду выставлять — они ее вылижут, будет чистая.
Томаса передернуло, а цыган от возмущения лишился дара речи. Схватив котелок, Зарко забурчал что — то себе под нос и пошел на ручей.
— А что, у них и на самом деле собаки посуду вылизывают? — осторожно поинтересовался Томас. Подумав, покачал головой. — А ведь с них и станется. Тьфу…
Я только усмехнулся, прислушиваясь к доносившемуся до нас скрипу золы и ругательствам цыгана. Наконец, Зарко явился с котелком, полным чистой воды и поставил его на огонь. Усевшись возле костра, с обидой сказал:
— Я, Артакс, тебя баро назвал, решил, что ты рома, а ты гаджо!
— Да какой из меня рома? Гаджо, он и есть гаджо, — развел я руками. — Зато ты котелок вымыл, пользу принес. А про собак — шутка такая. Я — то знаю, что вы собственную посуду пуще глаз бережете и никому не даете.