Первый День Службы (Семакин) - страница 301
— Одевайся, живо, я его отвлеку!
Доски на месте не было, видимо сексот (любитель секса) случайно наткнулся на нее и, предположив развлечение, специально убрал куда-то, а сам, обойдя вагон с рампы, отправился высматривать искомое зрелище. Пришлось прыгать в темноту наугад на невероятно изломанную, каменистую насыпь. Приземлился не совсем удачно. Слегка повредил ногу. Однако, в горячке Шпала этого даже не заметил (до поры). Лишь прыгнув несколько раз на одной здоровой ноге, пока затихла резкая прорезающая боль, всхромнул осторожно, затем ступил уверенней и побежал уже более-менее нормально. Метнулся в одну сторону, в другую, через вагон увидел открытое пространство пути и побежал туда. Дебил был на прежнем месте. Он переходил от окна к окну, сделав ладони иллюминатором и высматривал Натку в вагоне.
— Эй! — звонко и негодующе крикнул Витька и запнулся.
Презрение, густо замешанное на растерянности, сдавило горло. Дальнейшее развитие обращения требовало логической связи, работы мысли. К такому труду в ораторском искусстве Шпала был не приучен, он выразил этим «Эй!» самую суть, которую с таким же успехом могло выразить любое другое слово или даже просто звук «ы-ы-ы!» — человекоподобного существа любого уровня развития. Ограничившись этим, самец пошел на случайного врага, как, вероятно, первобытный человек пошел бы на мамонта, ставшего свидетелем и помехой совокуплению. Он и так, похоже, сказал слишком много! Зря кричал. Витька понял это, как только идиот обернулся к нему. До того единственным порывом Шпалы было поскорее избавить Натку от этого унижающего жадного взгляда пресмыкающегося, пожирающего и обворовывающего на расстоянии. Вымирающее позвоночное из простейших видит тайну совершенного человеческого женского тела, видит акт обладания этим телом другого, по его мнению, может быть, более жалкого, недостойного позвоночного, однако знает, что никогда не окажется на его месте само, никогда не будет обладать чем-либо подобным, никогда не сможет даже приблизиться к этому, дающему продолжение телу, хотя бы настолько, чтобы обратить на свою персону внимание и упивается своей короткой властью, данною волею случая.
Теперь, когда питекантроп встал к нему «во фрунт», Витька со всей отчетливостью осознал, что он широк не только в образине: несимметричные квадратные плечи делали его похожим на уродливого, но могучего горбуна. Исчадие ада, ниспосланное отравлять одним своим видом всю красоту и радость окружающей жизни. Громила принадлежал к тем неудобным видам двуногих, которых при встрече на узкой тропинке легче перепрыгнуть, чем обойти. Ассоциация с пещерным жителем, облаченным в грубую одеревеневшую шкуру, дополнялась еще тем, что железнодорожник стоял с огромного размера молотком в могучей и грязной лапе. То есть, огромным был не сам молоток по себе, но его неестественно длинная ручка. Она представляла аналогию дубины. Все же, мысленно уже прикинув примерные шансы на сколько-нибудь правдоподобную иллюзию виктории, Шпала не сбавлял шага, надеясь на эффект натиска. В принципе ведь ему с этим зверюгой незачем меряться худосочной силенкой, достаточно будет лишь раз удачно зацепить по его внушительных размеров квадратному подбородку. По опыту Витька знал, что массивные туши с бычьей шеей и тяжелой грубой головой отрубаются еще лучше: меньше момент инерции, ведь удар приходится в подбородок, по которому трудно промазать. Человек-гора спокойно, снисходительно наблюдал за приближением дерзкого пигмея. Шпала был начеку, шел влобовую быстро, но крадучись, пружинисто ступая, и мгновенно отскочил назад, когда по окружности параллельно земле просвистела головка молотка. Он тут же атаковал вторично, но принужден был вновь отскочить: молоток возвращался по прежней траектории. Для того, чтобы войти в мертвую зону и, наткнувшись на пузо, все же достать нижнюю челюсть троглодита нужно было сделать два прыжка, а частота колебаний инструмента в руках квадратного все увеличивалась и никак не давала подходящей возможности. Витька пытался зайти с разных сторон в тыл, молниеносно прыгая то в одну, то в другую сторону. Эффект равнялся нулю. Наоборот, горилла вскоре оправился и, вращая молотком, как македонянин мечом пошел на Шпалу яростно и на полном серьезе. Пятиться задом становилось все трудней, такая скорость в руководстве по эксплуатации человеческим организмом не предусмотрена, а убегать Витька боялся, у него стыл затылок от ощущаемой перспективы запущенного вслед молотка. По сторонам ни одного подходящего для защиты предмета, рампа вплотную к вагону, не проскользнуть! Каждый упущенный миг прибавлял бездну отчаяния. Скоро конец платформы, резкий спуск и щебенка, нужно на что-то решиться! Наконец натиск стал совершенно невыносимым.