И странно: воспрял дух, но превратился в ненависть. И обратилась она против самого Шпалы. Трус, жалкий слизняк, мерзость, возомнившая о себе Бог знает что! Никто не виноват, сам возвел себя на эшафот. Мнил о своей исключительности? Получи исключительную меру! Так должно быть, это конец каждого, кто противопоставляет себя стае. Нелепо, нежданно, несвоевременно, как выстрел в спину. Шпале вдруг стало пронзительно, до самоистязания больно и стыдно. Ведь не такие они, другие, эти ребята — его старшие сверстники. По другим законам живут и нельзя к ним так вот со своими мерками. Они, послеармейцы кажутся почему-то наивными марсианами. Не догадывающимися, что все эта поверхностная справедливость, человеколюбие — лишь парадная мишура, маскировка жизни, где действуют звериные законы… А может наоборот, весь его шкурой добытый жизненный опыт сплошная роковая ошибка? И тюрьма, и зеки в ней, и менты. Все КПЗ, ЛОМы и «девятки», где Витька когда либо парился. Следователи-портняжки, шьющие дела как кафтаны по всем правилам существующей моды. Да с размахом, чтобы побольше материала — раскрутил, отоварил, расколол и на всю катушку! И суды, делящие подсудимых на неприкосновенных и козлов отпущения. Ведь есть же книги, рассказывающие о личностях, сумевших прорвать цепь кошмарных случайностей, нащупать огромный клан настоящих честных людей и путем исправления, полного самоочищения, искупления вины заслужить себе право жить среди них. Витька их почитывал, случалось, до того, как занялся пьянкой. Много хороших книг. И во всех подобных казусах толчком к прозрению для этих блуждающих в потемках странников служила случайная (а по сути закономерная) встреча с подобными же простыми, но мудрыми людьми. Очистительной молнией озарило потемки Витькиной истерзанной души желание раскрыть все, до последней, с песчинку размером лжи. Очиститься и принять муки искупления. Вот сейчас же, ну! Будь смелей, Шпала, покажи, что ты тоже человек и способен переступить через свое животное, состоящее из инстинкта самосохранения «Я». И неожиданно стало легко во всех, так сказать, телесах. Не чувствуя ног (и их продолжения), как в бреду, Витька поплыл в зал. Дым зависал здесь густой пеленой. Все слушали очередного рассказчика. Негромко с пластинки провидчески хрипел Высоцкий: «Вдоль обрыва, по над пропастью по самому по краю, я коней своих нагайкою стегаю, погоняю. Что-то воздуха мне мало, ветер пью, туман глотаю, чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!…»
— Ребята, — гаркнул он во весь голос, стараясь перекрыть многотонный шум толпы. — Ребята!!!