— Икский?
— Нет.
— Позови кого нибудь из Икских, из самого города. Лучше всего Бубу. Скажи — там ребята ждут.
Через некоторое время донесся условленный свист. Это явился Косторский и с ним Калач. Кидали на пару: Потап Бубе, Шпала Калачу. Ответственное дело: подбрасывать бутылки. Но, поверите ли, не разбили ни одной! На все предприятие с вином ушло минут двадцать. Еще десять длилось распитие. Потом за пойлом ушла другая партия, уже из четырех человек. В соседней команде ребята тоже не дремали. Примерно через час-полтора разброд в стане призывников обоих фракций был полнейший. Челночные рейсы совершали бригады поставщиков спиртного. Несмотря на запрет многие шлялись туда-сюда по нижнему этажу и платформе. В окна летели пустые бутылки, задевая прохожих, углы вокзала залили пятна блевотины. Вином вся колонна затарилась, как на войну: кто сколько унесет. Пьянка не прекращалась. С трудом, все хуже и хуже удавалось сержантам поддерживать какую-то видимость порядка. В ход пошло рукоприкладство, которое одно только и могло облагоразумить зарвавшихся. Потап случайно заметил в толпе Маню. «Застенчивая девушка» изо всех сил жалась к капитану, прямо по пятам за ним ходила. Это и сгубило ее невинность.
— Вон, — крикнул Потап, подбегая к Витьке и тыча через зал пальцем, — Маня! Пойдем!
Шпала сослался на то, что пьян в стельку. Садист тоже был не трезвый. Он увел сопротивляющегося пидораса прямо из-под капитанского носа, во всеобщей толчее обхватив, точно родного брата за шею. Видя тщетность сопротивления, Маня покорилась своей участи. Потап тащил петуха в тупиковый коридор служебного входа. За ними не отставал Хорек. И скоро у коридорчика оказалась, закрывая его, толпа человек из шести-семи. «Охрана» то и дело менялась. На счастливую Хорькову рожу было невыносимо смотреть. Шпала крикнул его, и сидя снизу треснул по морде.
— За что? — взвизгнул гребарь-перехватчик, ухватившись за подбородок.
— Че, сука, лыбишься? Запалить всех хочешь?
Все вертелось, все кружилось перед глазами. Прилетел кто-то из солдат, крикнул на посадку. Шар у Витьки был уже залит основательно, у других видимо тоже. Потому своих покупателей от чужих в личность не отличали. Прибежали, уселись в поезд человек двенадцать. Вдруг появляются такие же вояки, кричат «вылазь!» А первые: «Нет, сидеть!» «Белые пришли — грабють, красные пришли — грабють! Ну куды крестьянину податься?» Эти бесноватые принялись драться друг с другом из-за призывников. Содом какой-то! Сам черт ничего не разберет. Бились они бездарно. Витька уже вскочил, желая вмешаться: навинтить по калгану тем и другим, и таким образом покончить спор! Но вспомнил, что находится в армии. Не его это собачье дело, в военные конфликты влезать! Сел, принялся подначивать обе стороны. Оказывается, тут на вокзале и не две вовсе команды, а множество. «В конце концов, среди концов, мы, наконец, найдем конец?» Новые оказались сильнее, отбили новобраТцев. Хотели тут же на Шпалу наехать за борзость. Однако Витька заявил, что немедленно переметнется в стан оппозиции. Поскольку убедительных доказательств ни у одной из сторон нет, то и взятки с него гладки! А свое недостойное поведение во время разборок объяснил тем, что является страстным болельщиком, любителем петушиных боев и ничего не может с собой поделать. Его обещали подлечить в самое ближайшее время.