Еще, в качестве развлечений, они на «слабо» выбивали ранней весной в камере все стекла в окне, вымачивали очень усердно каждый сам себе одеяла, матрасы, подушки и спали на всем этом. Жрали на спор мыло, кто больше съест, или заглатывали по половине партии костяшек домино и потом, при нужде, выстреливали ими время от времени так, что едва не разносило вдребезги унитаз. В один из дней решили жить впредь по самым что ни на есть строгим законам, когда-либо придуманным на малолетке и, глотая слюнки, выбрасывали в парашу копченую колбасу, сало, сахар, словом, все, что лежало в настенном шкафчике. А лежало тогда немало — недавно только трое из камеры получили из дома дачки (передачи), хаванину всегда делили в камере поровну на всех «чистых». Обиженка не в счет. Шкафчик закрывался на вертушку, которая от долгого обращения стала совсем расхлябанной. С утра до обеда играли в «панаса» (это когда одному завязывают глаза и он ловит остальных по камере).
Естественно, сильно прыгали. Потом в домино два на два под воду. Проигравшая пара выпивала по кружке воды из-под крана. Никто не заметил, когда открылась дверца продуктового шкафа, а может ее кто-то открыл и забыл закрыть, а может и не случайно забыл… Так или иначе, перед обедом решили оправиться и заняли очередь на парашу. Во время этого действа кто-то и увидел (идиот! кто его за язык тянул? промолчал бы и все дела), что дверца шкафчика открыта и открыта параша. Все, что было в шкафу, вывалили в мусор: «Хаванина заминехана!» По тем же законам выбросили всю «Приму». Прима красная, а красное западло! Если борщ на обед красный — тоже западло! «Сало, масло — западло, колбаса на член похожа, овес — петушиная еда, петух курицу топтал, хлеб в порядке не проходит, капуста — козья еда… На всех этих жестких «пацанских» правилах выдержали неделю. Потом животы подтянуло, решили сделать ревизию, в результате чего вынесли вердикт: все подлянки отменяются, анархия — мать порядка!
В другой раз, когда жратвы в шкафчике опять оказалось много, бросили в соседние камеры клич: «Западло тюремную пайку хавать!» Идея встретила поддержку — от завтрака все камеры отказались. Через два часа на малолетку сбежалось все тюремное начальство. Открывали поочередно все камеры, спрашивали: «Почему объявили голодовку, какие у вас требования?»
Иногда для разнообразия на корпусе устраивались «бунты»: били разом во всех камерах лампочки и начинали лавками, как тараном, долбить в двери, время от времени скандируя: «Малолетка на подьем, пупкарей ловить пойдем!» Такой же бунт устроили на 1 Мая, когда возле тюрьмы по улице проходила праздничная демонстрация. Разбили все стекла в окнах, все лампочки в камерах (их всегда, при любой заварухе били в первую очередь). Стучали, чем попадя, в решетки и в двери. Кричали во всю глотку за забор: «Ленька Брежнев — пидорас, вся партия х…сосы, на х… 1 Мая, свободу малолеткам!» Эти высказывания менты в коридоре восприняли на удивление спокойно. А вот когда им вздумалось запеть «Интернационал», охранники сбежались со всей тюрьмы, стучали в камеры и кричали: «Прекратить!» Но «Интернационал» в пику ментам, прежде, чем началось обоюдное побоище допеть еще успели: