Сергей включил телевизор, погасил свет. Пододвинул поближе громоздкое кресло. Фосфоресцирующие часы показали четверть одиннадцатого. Сегодня концерт из серии предновогодних передач. Заметались молнии помех, и вот уже в овалообразном прямоугольнике экрана глядит на Сергея своими широковато расставленными глазами Римма — ведет уже восьмой раз музыкальную передачу.
Это была тайна Сергея Старцева. Никто, кроме Анатолия, не знал здесь о ней. Тридцатилетний мужчина, нервничающий каждый раз перед включением телевизора, как школьник, которому впервые назначено свидание… Вот она, Римма, чужая жена, его боль, притихшая на время и вспыхнувшая опять.
Зачем она сегодня так взбила волосы? Глупая манера — не отставать от коллег, устраивающих на голове фантастические сооружения. Никак не может понять, что прелесть ее удлиненного лица — в легко отброшенных назад волосах. В их небрежной свободе. И вообще — тяжелые серьги в ушах, сверкающая брошь на груди. На полуопущенных веках — тень. Сегодня она какая-то холодная, под невидимой пленкой отчужденности.
Заученный поворот головы к исполнителю. На губах — стандартная, как пивная этикетка, улыбка. Что с ней сегодня?
Сергей, упираясь локтями в подлокотники и положив подбородок на сцепленные кулаки, смотрел на экран… Две недели назад он был в командировке в областном городе и неожиданно встретил ее у входа в парк. Невысокая, с густо-алым румянцем от мороза на смуглых щеках, в неизменной черной шубке, она ждала автобус. Рядом с ней — крохотный малыш лет двух, закутанный так, что наружу торчал лишь покрасневший носик.
— Сережа, Сережка! Как давно я тебя не видела! — В это время, заскрежетав на всю улицу тормозами, подкатил автобус. И Римма, стоя в дверях, успела крикнуть:
— У меня днем спектакль. Приходи в театр часа в четыре. Слышишь, Сережа?
Он не пришел, потому что был уже куплен билет на самолет, домой. И прильнув к дрожащему окошечку ЛИ-2, подумал, что было бы в высшей степени забавно посидеть в их семейном кругу, попить кофе и послушать стихи ее мужа, который, как он слышал, успел выпустить две или три книги. Сергей почему-то был убежден, что поэты непременно в компаниях читают свои стихи и пьют кофе с коньяком.
Сергей провел ладонью по шее и нащупал сзади, рядом с позвонком, маленький рубец — память о Римме Тагировой, студентке театрального училища. Помнится ее крик: «Пустите меня, что вы делаете!» Свалка прямо в фойе драматического театра. Здорово дрались они с Андреем, прямо как в корсарской песне: «Мы — спина к спине — у мачты против тысячи вдвоем». Сергей холодно и расчетливо бил прямо в открытые, пахнущие водкой рты, крушил подбородки — все-таки боксер в легком весе! — повиснув на вешалке, ногами таранил белоснежные рубашки с галстуками-шнурками и с удовлетворением успевал замечать, что Андрей стряхивал с себя нападавших, как разъяренный медведь-шатун. Он, собственно, не дрался — просто брал обеими руками за грудь нападавшего и швырял его в середину зала. Милиция забрала всех — и подвыпившую шпану, и Андрея с Сергеем. Выйдя из комнаты дежурного, он заметил хорошенькую башкирку, ту самую девушку, из-за которой началась драка. Сергей почему-то даже не удивился тому, что она здесь.