Иначе не могу (Максютов) - страница 27

— Ты что кричала-то? — неласково спросил он, потирая шею, — хватили-таки ножом слегка, поморщился от боли.

— А что же я должна была делать? — удивилась девушка. — Они же хватать меня начали, тащить куда-то.

— А сюда зачем пришла?

— Просто… сказать, что вы не виноваты. А их не выпустят?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей и, охнув, схватился за шею.

— Больно? — Она подалась к нему. — Дайте я поправлю повязку. Я осторожно.

Совсем рядом были ее чуть-чуть раскосые встревоженные глаза, маленький прямой носик. Черные волосы аккуратным валиком выглядывали из-под цветной шапочки домашней вязки. Внезапно захотелось поцеловать эти замерзшие, в блестящих пятнышках глянца, губы. И, словно почувствовав что-то, девушка отпрянула и вдруг с острым любопытством спросила:

— А почему вашей девушки нет с вами? Убежала?

— Это не девушка. Это однокурсница, — ответил он и тут же сообразил, что сказал двусмысленность.

— А вы студент?

— Студент. Из нефтяного.

— А я из театрального училища.

Андрей шел на несколько десятков метров впереди, заложив руки за спину. Его занимала другая мысль: как воспримут в институте тот факт, что в драке принял участие секретарь комсомольского бюро горного факультета? Сергей с девушкой давно отстали. Внезапно повалил снег — беззвучный, сплошной, тягучий, как во сне.

И вот теперь, редкими вечерами, когда удавалось вырваться домой более или менее рано, через сотни километров чувствуя тепло холодных Римминых очертаний, иногда уродовавшихся помехами, Сергей неотступно думал о ней. Что произошло? Ведь были годы, три года отрешенности от всего, что связано с ней. Было все естественно и понятно: она замужем.


Опять начиналось знакомое. Выкручивающая сознание боль в затылке и тревожный зуд в боку.

У локтя недоуменно гудела брошенная прямо на ночной столик телефонная трубка. Андрей лег навзничь, вжимаясь затылком в податливую подушку. Шелковый абажур описывал над ним медленные круги, и углы гостиничного номера сливались в какие-то необычайно прихотливые геометрические нагромождения.

«Дина, может быть…»

«Ты прости меня, Андрей. Никуда не хочется идти».

«Все-таки Новый год».

«Считай это меланхолией, ладно?»

«Дина, мы с тобой…»

«Что за свойство у некоторых считать, что в торжества должно прийти какое-то размягчение души?»

«Если ждешь кого-нибудь, скажи напрямик».

«Глупости. Никого я не жду».

Трубка гудела не переставая, наконец в ней послышался треск и металлический, лишенный всяких эмоций, голос телефонистки. Андрей с внезапной злостью бросил трубку на рычаг. Чувство полного бессилия охватило его и, как следствие, пришли слабость, боль, изматывающие его вот уже восемь лет, после Венгрии. Об этом Дина не знала: Андрей ни на йоту не хотел приближать ее к себе ценой жалости.