Как и два года назад, у развилки зябко вздрагивала полынь.
Как и тогда, только что прошел дождь, и рваные колесные колеи, словно связанные друг с другом, змеясь, уходили к поселку.
Небо на западе было багрово-фиолетовым, и одинокая белая полоса — след реактивного — впивалась прямо в солнечный закатный пожар.
Ветер уныло слонялся по степи.
На обочине стоял рослый парень в погонах сержанта и, припав к его груди, замерла девушка в красной кофточке с небрежно заколотыми волосами.
Дина не плакала. Андрей обнимал ее за плечи. Ему казалось, что к груди прислонилось каменное изваяние — так холодны были ее руки, плечи, лоб. Он не посмел поцеловать ее. Дина оторвалась от него и пошла рядом, глядя прямо перед собой. У ворот своего дома она тихо проронила:
— Зайди завтра.
А завтра была школа. Класс, где когда-то (каких-то два с половиной года назад!) учились они с Виталькой Свиридюком. Старая парта с откидными крышками, одну из которых заменили недавно. Вырезанные на дереве имена обоих. Был тихий тоненький плач Дины, обнявшей эту парту, плач, от которого не знаешь, куда деться, и только комкаешь в руках пилотку, не замечая боли от врезавшейся в ладонь звезды.
Позднее Андрей благодарил себя за то, что не нацепил в момент встречи боевого ордена — хотя бы из-за оправданного юношеского тщеславия…
Потом — неподвижные глаза Дины, когда он рассказывал о том, что произошло на автостраде близ Будапешта в ноябре пятьдесят шестого. Рассказывал бесстрастно и неторопливо и чувствовал, как горбится спина и трещат в руке папиросы, спичечный коробок и ноет, ноет раненый бок. И снова каменные плечи девушки, упавшей грудью на парту.
Андрей встал, смочил полотенце, прижал его ко лбу. Кажется, стало легче. Крепко же он ударился тогда головой, скатываясь вниз по насыпи. Вот она, память, изводившая тело не раз…
Хватит мучить себя. Новый год так Новый год! Который час? Ого, половина десятого. Надо позвонить Сергею, придумать что-нибудь. Не отвечает. Тоже, друг называется. Лежи, изнывай теперь. Взять вина, распить с соседями по гостинице? Даже Молчанов, и тот исчез.
В коридоре — говор, топот ног. И частый, нетерпеливый стук в дверь.
— Прошу!
Улыбающаяся рожица какого-то паренька. За его плечом — рыжие волосы и озорной черный глаз. Девчонка в сиреневом сверкающем платье протискивается вперед. Люба! Щеки — что алые паруса, вся в серпантине.
— Драсте!
— Проходите, проходите!
Любка не дает ему сказать и слова.
— Мо-мен-таль-но с нами! Приказ от Сергея Ильича привести вас живого или мертвого. Ваш пиджак? Одевайтесь. Белый галстук не подойдет. Вот этот, серый, лучше. Где щетка? Расческа есть?