— Может, отойдем, поговорим, Старцев? Вон, хотя бы в курилку? Или трухаешь?
Сергей с трудом узнал в приглаженном, выбритом и даже слегка надушенном человеке Степашина, того самого машиниста, которого выгнал с участка. Руки в карманах. Пьян.
— Пойдем, — сузил глаза Сергей.
Они зашли в курилку, встали в уголке.
— Ну? — Сергей улыбался. — Говори.
Степашин вдруг взмахнул рукой, и Сергей, за какое-то мгновенье успев увернуться, нанес ему хлесткий удар в солнечное сплетение. Степашин тяжело грохнулся на паркет.
— Зараза… — брезгливо сказал Сергей. Курившие рядом парни обомлели.
— Заберите пьяного в курилке, — тронул Сергей за рукав дежурного.
К Старцеву подошел знакомый мастер.
— Серега, ты бы поостерегся. Тут их целый кагал. Подловят еще.
Сергей махнул рукой.
— Э-э, у тебя ссадины на пальцах? Где это ты умудрился? — Андрей взял его за ладонь.
— Поцарапал, пройдет.
Они уже пошли одеваться, как вдруг раздался дрожащий серебристый звук. Все присутствующие повернули головы к возвышению, где находился эстрадный оркестр.
Анатолий стоял, широко расставив ноги. Оркестр молчал, лишь только под огромными лепными сводами зала метался восторженный и зовущий клич трубы.
Труба выговаривала каждый звук, то рассыпаясь немыслимым каскадом дробных переходов, то забираясь на недостижимую чистейшую высоту. Снова поток трелей и протяжный, торжествующий звук радости.
— Что выделывает, мерзавец! — У Сергея даже захватило дыхание.
А Анатолий не замечал. Глаза его были закрыты, лоб покрылся крупными каплями пота. Он не видел, как подступила к возвышению толпа, как валил народ из буфета. Круглое горло трубы пело, смеялось, плакало…
Вначале было тихо. Затем тишина взорвалась невообразимым гвалтом. Ударил барабан, дико взвизгнул саксофон — и вот уже Семин устало окидывает взглядом собравшихся.
Анатолий искал взглядом Любу, но она стояла в самом дальнем углу зала, спрятавшись за колонну.
«Не пойду! И не подумаю!»
«Да ты что, дура! Подойди!»
Она вдруг опять вспомнила глаза Анатолия — пьяные, липкие, его взгляд, каким он уставился на нее тогда, на проспекте.
— Любка, с Новым годом! Да, я. Звоню с третьего этажа. Увидел, что ты в холле, рядом с телефоном. Может быть, прогуляемся по чудным улицам зимнего города? Ах, у вас другая, более приличная компания? Что? Предпочитаешь прогуляться с белым медведем? Ладно, еще поглядим! Что? Я еще ни перед кем не извинялся. Да и не за что. Как хочешь, так и считай. Ладно, пусть хамство в высшей степени. Запомни только: через два дня ты сама меня будешь целовать. Адью!
Станислав, подхватив под руки Танзилю и Любку, ушел вперед, оживленно рассказывая что-то девчатам. Сергей и Осташков неторопливо побрели по скверу.