— Нас и так сроки… Каждый час на счету.
Анатолий толкнул в бок Генку:
— Помоги баллон погрузить.
— Ты что — глухой? Не едет же Колька.
— Помоги, говорю. Я порежу линию.
У Калинникова даже губа отвисла.
— А можешь? Не взорвешься?
— Чего ж тут мудрого? Много раз резал, хотел даже на разряд сдавать. Поехали, нечего трепаться попусту.
— Ой, Толенька, какой ты нынче… энтузиаст! — выпалила Танзиля.
— Слушай, Толька. Давление в редукторе дашь четыре с половиной, труба тонкая, хватит, Разрезай по старому шву. Подведи сопло, погрей хорошо и продувной вентиль…
— Знаю, — нетерпеливо прервал Анатолий. — Не маленький.
Великолепный вечер! Через несколько часов, когда они собрались у костра отдохнуть и перекусить, Любка смотрела на Анатолия через трескучие язычки пламени. И встретилась с его взглядом. Он улыбался по-особенному, как никогда еще — хорошо, ясно и… виновато.
— Что ж ты наделал, фасеточные твои глаза! — Генка по-бабьи всплеснул руками. — Нарушил целесообразность строения ландшафта! Эх ты, инородное тело в человечестве! — В добрых Генкиных глазах было едва ли не отчаяние.
Экскаваторщик сплюнул и вытер рукавом испарину со лба:
— Мне б ваши заботы…
Березка была сломана безнадежно. Та самая тоненькая березка, над которой буквально тряслась бригада Сафина. Она стояла точно посередине небольшой полянки, трепетная, пылающая бирюзовым чистым пламенем листвы. И хотя кругом волновалось березовое море, именно это деревце полюбили добытчики. Наверно, за одинокость, трогательную беззащитность.
И теперь, изувеченная, сломленная, она лежала на земле, начинавшие набухать почки были испачканы глиной.
Особенно сокрушалась Любка, отчитывала и без этого расстроенного экскаваторщика. Настроение у всех было испорчено. Окончили работу в одиннадцать. В автобусе, по пути домой, Любка вполголоса декламировала:
Остановитесь, железные дряни!
Стойте, бездушные, грязные, грозные!
Все на собрание!
Все на собрание
По персональному делу березы.
— Чьи это? — поинтересовалась Танзиля.
— Не помню. Читала где-то… Ой, я прямо по-настоящему расстроилась…
— Любушка, хватит, наверно! Чудим — чудим… Видишь — я совсем ручной. Хоть на руки бери…
— Ручной, как же!..
— Любушка… да не вырывайся, послушай! Не буду больше. Исправлюсь. Хорошим стану. В срок платить взносы. Коллективно ходить в кино. Собирать металлолом. Что хочешь…
— Ох, и беда с тобой!.. Откуда ты на мою голову взялся! Толя, не надо, люди же, дурной!.. Не распускай волосы. Так и есть — заколки потерял…
— Я вам что сказал? — тень от крупной, осанистой фигуры Фатеева метнулась к косогору. Он стоял в кругу костра, широко расставив ноги и засунув руки в широченные карманы плаща. — Я вам что сказал? Сложить трубы, погрузить на машину и везти на базу. А вы что делаете, Сафин? С каких это пор на моем промысле появилась вторая администрация?