Славное было утро. По стволам деревьев, по кручам скал солнце рассыпало первые свои лучи, нежные и еще не яркие. Воздух, пока прохладный, был чист, недвижим, переполнен радостной разноголосицей птичьего гомона. Дышалось легко и шагалось легко.
Показался залив озера, изрезанный стволами прибрежных деревьев на узкие зеркальные полосы. Затем эти полосы по мере приближения рыболовов к кромке воды становились все шире и шире. А вот уже и все озеро раскинулось перед ними — гладкое, просторное. Над водой курилась легкая пелена утреннего тумана. На серебристо-голубой глади то там, то здесь неожиданно возникали круги и раздавались всплески.
У лодки, привязанной цепью к старой иве, Петр Андреевич остановился, окинул радостным взглядом озеро, шумно вздохнул:
— Расчудесно-то как!
— Может, полюбуемся этой красотой после рыбалки, а, папа? — нетерпеливо спросил Санька.
Петр Андреевич посмотрел на сына грустными глазами:
— Ничего, сынок, наша рыба будет нашей… — Стараясь не громыхать цепью, отвязал лодку.
Петр Андреевич бесшумно подымал и опускал весла, лодка двигалась ровно, рассекая водную гладь с чуть слышным шелестом. Санька взял спиннинг, потянул дорожку. Вскоре он вздрогнул и радостно выдохнул:
— Есть!
Пока шли до мыска — каких-то четыреста метров, — Санька еще дважды выдохнул это короткое «есть!», и каждый раз в его руках оказывалась небольшая щучка. Санька сиял от радости:
— Такой жор, папа, а у тебя в глазах мировая скорбь.
— Это от зависти.
Санька пристально посмотрел на отца. Не поверил: темнит чего-то, темнит его родитель…
— Подходим к месту, сынок. Сматывай дорожку.
Санька не узнавал отца: на рыбалке всегда нетерпеливый, азартный, сейчас он из лодки не выпрыгнул, как бывало, а медленно вышел, долго копошился, привязывал ее к дереву.
У Саньки не хватило терпения дожидаться его. Подхватив снасти и вещевой мешок, он заторопился к мыску — невысокой скале, как бы вынырнувшей из глубин озера; нетерпеливо снарядил удочку, насадил червя на крючок, и только успел поплавок коснуться воды, как тут же заплясал и нырнул в глубину.
— Есть! — И крупная плотичка затрепетала в руках Саньки.
И началась рыбалка! Не иначе как в очередь выстроились плотички и, подгоняя друг друга, садились на уловистый крючок — крупные, одна к одной.
Петр Андреевич почувствовал легкое головокружение — он уже знал, что может последовать потом, — присел на старый пень и стал наблюдать за Санькиной работой.
Пойманную рыбу Санька откидывал назад — метрах в пяти от края скалы время в союзе с дождем и ветром выдолбило в монолите камня глубокую лунку, всегда наполненную водой. Вот туда и бросал Санька живые слитки серебра. Некоторые рыбины не попадали в лунку и отскакивали к черничнику. Петр Андреевич примечал, куда они отскакивают, но подыматься ему не хотелось… И вдруг заметил, как заколыхались стебельки черничника — из ягодника вынырнул некрупный зверек в черной с коричневым отливом лоснящейся шубке. Норка пожаловала! Она посмотрела на Петра Андреевича озорными глазами. По-заячьи толстогубая мордашка ее тоже была озорной. Вот гибкое вытянутое тело на коротких лапах проворно метнулось к прыгающей плотице. С бьющейся рыбиной в зубах норка скрылась в черничнике. Минуты через две она снова появилась, снова уставилась на Петра Андреевича. Он погрозил ей кулаком. Норка помигала плутовскими глазами, сделала несколько воровских шажков в сторону прыгающей плотицы. Тогда Петр Андреевич запустил в норку маленьким камушком — для острастки.