— Идем, сержант!
Арабей отодвинулся, чтобы пропустить майора. Калистратов дернул дверь.
— О, извините, господин офицер!
Вагон качало на повороте, и Белоусов едва не влетел в купе.
— Пожалуйста, — сказал майор.
Подслушивал у двери? Немыслимо! Что можно услышать под грохот поезда?
— Я за чаем, — слышит Калистратов. — Чаю бы получить, промочить горло. Я почуял, носом почуял, что чай готов. Великолепный чай у Ивана Фирсовича, вы не находите, господин офицер? Майор, если не ошибаюсь, да? В России надо чай пить. Вы согласны? Аромат божественный, правда? Иван Фирсович великий мастер, величайший…
Он говорил без запинки, врастяжку, нажимая на «а», на традиционный московский манер, речь его лилась по-домашнему непринужденно, будто его пригласили за чайный стол и он расхваливает напиток, желая доставить удовольствие милым хозяевам. И майору понадобилось сбросить гипноз мягкого голоса, настойчивого в своем добродушии, чтобы ответить:
— Да, чай замечательный.
Белоусов загораживает майору путь. Сзади топчется Арабей, дышит в затылок.
— А вот надо ли его пить, раз вы в России… У нас нет декрета, обязывающего пить чай.
Шутка восхитила Белоусова.
— Напрасно, — хохочет он. — Напрасно.
Отвернуться, обнаружить досаду было бы невежливо да и неразумно. Однако пройти все же надо, болтать некогда.
Тот уловил состояние майора.
— Простите, простите, вы торопитесь — да? Не смею задерживать. Вы на службе, а я… Я тут всем надоел.
Откровенное признание!
В уборную втиснулись трое — майор, Арабей и лейтенант Павловский, замполит. Сегодня он ведает досмотром помещений поезда. Арабей старается не стеснять офицеров, занять как можно меньше пространства. Объясняет он односложно, ведь все понятно и так. Обрешетка поднята — железная пластина под окном, у самого пола, камуфлирующая трубы отопления. Подогнана она к ним неплотно, зазор порядочный. Туда и вложены листовки.
Еще недавно у Калистратова были сомнения, способен ли Арабей стать контролером. Хорошим контролером, так как оценки на тройку специальность не терпит. А замполит спорил, отстаивал Арабея.
Арабей — известный в пограничной части скульптор. Материалом служат ему сучки, древесные корни, еловые шишки, мох, наросты на деревьях — словом, разный лесной хлам. Действуя перочинным ножиком, сержант мастерит препотешные фигурки. Взяв увольнительную, он часами пропадает в лесу. Любит лес, сроднился с ним с детства в отчем сибирском селе. Возвращается в казарму из леса в настроении мечтательном, которое не сразу покидает сержанта, а главное, что больше всего огорчает майора, нередко с пятнами смолы на шароварах. Опять не остерегся, сел на пенек…