Но Олег с матерью обрадовались не тяжелому чемодану, а самому отцу, бросившись наперегонки ему навстречу. И отец, поставив свою ношу посреди двора, одной рукой обнял мать, а другой подхватил Олега. И поднял его высоко-высоко к небу.
«Лишь тогда-то, в те недолгие летние деньки, отец и был со мной и матерью искренним и добрым», — подумал Олег и чуть не проколол нечаянно вилами пузатую ящерицу, мирно дремавшую на сухом валке сена, робко пахнущем завядшими цветами. — Экая растяпа, — пожурил он ящерку, успевшую уже куда-то улизнуть. И перед тем как вновь вскинуть над головой ощетинившуюся сухими травинками охапку, Олег забеспокоился вдруг, забывая и свое детство и зазевавшуюся ящерицу: — Неужели Лариска так-таки не появилась в лугах?.. Не заболела ли она?»
И он — в который уж раз за это переменчивое утро — обшарил бойким взглядом привольную эту низину вдоль Светлужки с редкими — кое-где — холмиками. Каждое лето родится здесь густущий, по пояс, отменный пырей. Да вот беда: не всегда вовремя успевают скосить и сметать его в стога.
Конных грабель и в эти дни не хватало, и валки приходилось сгребать вручную. Свежими цветами пестрели там и сям по луговине бабы и девки с граблями. Лишь возле стогов мельтешило по три-четыре человека. И как ни приглядывался Олег к цветастым косынкам и кофтам, а Лариску так и не приметил.
— А-алег! Почем продаешь разиню? — окликнула его пройдохистая Сонька (с Тишкой заигрывать заигрывала, а Олега из виду не выпускала!).
Вздрогнул Олег. И с натугой вскидывая навильник, показавшийся ему сейчас ух каким тяжелым, плюнул в сторону: «Исповесничалась вконец Сонька! Если у меня на глазах льнет к Тишке, то уж за глаза… Отлепиться бы мне от нее. Самый подходящий момент».
Еле дотащил он до высокого уже стога эту невмочь увесистую охапку сена. Сбросив ее под ноги Соньке, чуть ли не касавшейся раскосмаченной головой неистового солнца, Олег отер тыльной стороной дрожащей руки саднившее лицо. И вздохнул шумно, как загнанная лошадь.
Середка дня — душная, истомная пора. От едучего пота щипало глаза. Одолевали и слепни — один крупнее другого.
Одна сейчас отрада — выкупаться. Нестроптивая Светлужка — праздничная, улыбчивая — ласково льнула к пологому бережку, окаймленному жарким песочком, маня и дразня.
Правда, ну как можно отказать себе в удовольствии окунуться с головой в освежающе прохладной, прозрачной воде, когда речушка — вот она, под боком?
И Олег все ждал и ждал от молчаливого кузнеца, равнодушною, мнилось, и к одуряющей духоте, и к жалящим нещадно слепням-злыдням, ждал одного лишь кивка: «А ну, ребята, рысью к Светлужке!» Но бесчувственный Кирилл, видать, и в мыслях не держал такого намерения. А когда вконец вымотавшийся Олег сбросил на крутой верх стога эту тяжеленную охапку, кузнец, не дав ему отдышаться, озабоченно распорядился: