Осенью 1937 года часть советских советников отзывалась в Москву. Готовился покинуть Испанию и Спрогис. Перед отъездом он зашел в отель «Гэйлорд» попрощаться с Сыроежкиным. В номере у него он застал гостя лет двадцати с небольшим.
— Лейтенант республиканской армии Савинков Лев Борисович, — представился незнакомец, — волонтер из Франции. Служу на Мадридском фронте под началом старшего советника корпуса Сыроежкина.
Новые знакомые обменялись рукопожатием. Лейтенант был строен, по-военному подтянут. На его статной фигуре ладно сидел мундир офицера республиканской армии.
«Знакомая фамилия! — мелькнуло в голове Спрогиса. — Не сын ли он Бориса Викторовича Савинкова, к аресту которого лет десять назад Сыроежкин и он, Спрогис, имели самое непосредственное отношение?» Секунды потребовались на то, чтобы перед ним, словно на киноленте, промелькнули события, связанные с этим одиозным именем. Эсер, товарищ военного министра во Временном правительстве Керенского после Октября был одним из самых злобствующих врагов революции, организатором контрреволюционных мятежей в Ярославле, Рыбинске, Муроме, Москве. Примыкал к заговору Локкарта — Рейли, сотрудничал с генералами Корниловым и Алексеевым, помогал формировать Добровольческую белую армию. Его кровавый синодик вместил в себя и поход с бандами Булак-Балаховича на Белоруссию. Затем побег за границу и организация шпионско-диверсионных акций против Советской России. Переход советской границы и арест в 1924 году прервали его антисоветскую деятельность. Советский суд приговорил Бориса Савинкова к расстрелу. Однако в связи с полным признанием своей вины и бесполезности борьбы с Советами высшая мера наказания была заменена 10 годами тюрьмы. В 1925 году Борис Савинков покончил с собой.
Разумеется, сын Бориса Савинкова не мог знать о той роли, которую сыграл некогда Григорий Грандэ и он, Спрогис, в жизни его отца.
«Какие только превратности судьбы не подстерегают в жизни людей, — думал Артур. — Кто бы мог предположить, что родной сын одного из самых ярых столпов контрреволюции станет защитником революции в республиканской Испании?!»
Между собеседниками зашел разговор о русской эмиграции во Франции, о русских эмигрантах-добровольцах, сражающихся в интернациональных бригадах.
Савинков охотно поддержал беседу.
— Российская эмиграция уже не та, какая была в 1917—1920 годах. Ее раздирают противоречия, борьба за лидерство отдельных «вождей». Правда, некоторые из них отошли от активной деятельности против Советской России. Бывший лидер кадетов Милюков публично заявил, что в случае войны Германии с Россией никакой борьбы с Советами эмиграция вести не будет, так как эта власть будет защищать Родину. А генерал Деникин открыто назвал Гитлера «злейшим врагом России и русского народа». Но это не значило, что эти два лидера потеряли надежду на реставрацию капитализма в России. Среди творческой интеллигенции полный разброд и шатания. В Советский Союз вернулся граф Алексей Толстой. Хлопочут о выезде на родину писатель Александр Куприн и эстрадный певец Александр Вертинский. Многие эмигранты, особенно из офицеров, оставшись без средств к существованию, вынуждены наниматься на службу шоферами, официантами и даже швейцарами и дворниками.