Вышли к железной дороге, сноровисто заложили под участками колеи взрывчатку и мелкими перебежками вернулись к месту засады. Изготовили к бою пулеметы, автоматы, ручные гранаты. Время шло томительно медленно. Наконец на рельсах послышался перестук колес. К нашему удивлению, это был не грузовой эшелон, а пассажирский поезд со свежевыкрашенными чистыми вагонами. Состав медленно проплыл мимо пристанционных построек, но не на восток, а на… запад. За окнами вагонов четко различались фигуры офицеров. Мысль заработала лихорадочно. Вероятно, их отправляют в отпуск или за новыми назначениями в рейх.
— Огонь по окнам! — скомандовал я. — Здесь фрицы найдут вечный отдых! — Все наши пулеметы и автоматы застрекотали по вагонам, посыпались стекла, вспыхнул пожар. Напуганные пассажиры выскакивали из вагонов через тамбуры и разбитые окна, ложились на землю, ища защиты за вагонами. Но наши пули, гранаты рвали их в клочья. Из двух крайних теплушек высыпала охрана (несколько десятков автоматчиков) и открыла бешеную стрельбу, пытаясь обойти нас с флангов. Были убиты проводник Березко и партизан-ездовой, ранен сержант Завьялов и еще два наших бойца. Силы были явно неравны. Я дал приказ отходить. Укрываясь в складках местности и в торфяных завалах, мы углубились в редкую рощицу. Но Завьялов и я уже не шли, а лежали на телеге, охраняемые разведчиками. Шальная пуля угодила мне в живот. Я приказал принять командование лейтенанту Михайлову.
Артур Карлович отпил глоток кофе, передохнул.
— Я, прошедший столько фронтов и сражений, считал себя неуязвимым, «заговоренным» от несчастий, — продолжал Спрогис, — а тут такая неудача. Ранение было тяжелым. Требовалось срочное вмешательство хирургов. Комиссар тотчас же сообщил о происшествии радиограммой в Центр. Не прошло и суток, как с Большой земли в ночь на 7 октября на заранее подготовленной посадочной площадке приземлился специальный самолет. Меня и других раненых бережно уложили на носилках в салоне, и машина взмыла в небо. В Москве в аэропорту нас ждал мой заместитель Афанасий Кондратьевич Мегера, который прямо с борта самолета отвез меня и других пострадавших в госпиталь. С горечью расставался я с любимым отрядом, с соратниками, с которыми сроднился в тяжкие месяцы борьбы в тылу фашистов. Встретимся ли когда-нибудь снова — кто знает? Фронтовая судьба коварна.
Весть о подвигах разведчиков из особого отряда Спрогиса еще в 1942—1943 годах докатилась до Франции. А произошло это так. Ленинградская художница-реставратор Ксения Александровна Грушевая, жена одного из потомков А. С. Пушкина, после войны неоднократно выезжала в Париж в поисках родственников русского поэта. Их оказалось 18. В ее работе ей помогали активисты общества «СССР — Франция», членом которого она состояла. Как-то одна из парижских знакомых пригласила Ксению Александровну в клуб учителей, где проходили занятия по русскому языку. Там она познакомилась со слушательницей курсов, бывшей участницей французского Сопротивления мадам Смит. Та рассказала Грушевой, что в 1945 году служила в одной рабочей столовой на окраине Парижа. Убирая подвальное помещение, где хранилось военное обмундирование какой-то войсковой части, в ворохе вещей нашла объемистую тетрадь на незнакомом языке. На обложке был изображен русский Кремль. Осталось загадкой, как тетрадь попала в Париж.