«Окружение! Так вот на что намекал Петрин!» — вспомнил Орленко свой последний разговор с комиссаром корпуса. Он зажмурился, пытаясь представить, что ожидает сейчас бойцов, только что совершивших бросок почти в восемьдесят километров. А что будет с ранеными?
— …Любой ценой, вы понимаете? — как в тумане, уловил он конец фразы.
— Понимаем, — глухо отозвался Поливода.
Остальные командиры молчали.
— А раз понимаете — встать! — повысил голос Тарутин. — И немедленно за работу. Раненых отправим вперед, всем остальным — копать. К рассвету рубеж должен быть готов. — Он повернулся к стоящему за ним начальнику штаба. — Лопаты у жителей собраны?
— Так точно.
— Раздайте их бойцам, у кого нет. А две оставьте — себе и мне. Все.
Теперь людей держала на ногах только злость — на себя, на немцев, на вдруг заморосивший дождь, на вязкую глину, которая прилипала к сапогам и лопатам… Спать уже не хотелось. Не хотелось ни есть, ни курить, ни думать. Хотелось боя: бить, кромсать, убивать этих гадов. Убивать — за боль, за усталость, за все…
Рубеж был открыт на северо-западной стороне Комарно, на горе, в садах. Остро пахло мокрой смородиной. Над головами свисали тяжелые ветки, осыпанные недозрелыми яблоками. Сквозь чащу листьев на засиневшем, умытом перед зарей небе догорали звезды. В брошенных хозяевами сараях голосили петухи, кудахтали куры. Начинался еще один день…
Вернулись разведчики, доложили: головная колонна немецких танков прошла на северо-восток, ко Львову, за ней беспрерывным потоком следуют машины с солдатами.
— А боевое охранение у них есть? — спросил Тарутин.
— Есть. Вдоль дороги, по проселкам шныряют мотоциклисты. Замечен также отряд танкеток.
Начальник погранотряда присел в окопе, пошарил фонариком по карте.
— Эх, повернули бы они сюда, в лощину…
Он не успел договорить. Снизу, из-под горы, в небо взлетела ракета и, описав дугу, упала по ту сторону села.
— Ну вот, на ловца и зверь бежит! — снова услышал Орленко веселый голос Тарутина. — Хотят девяносто девятую с фланга ударить. Сейчас будут здесь.
И точно. Не прошло и получаса, как послышался гул моторов. Замигали огни фар. Стаями они сползали с окрестных холмов и скапливались в долине. Казалось, что внизу, в черной впадине, среди лозняка и травы растет, мерцает и шевелится какое-то светящееся чудовище…
Орленко насчитал по огням около пятидесяти грузовиков и десятка три мотоциклов. «В каждой машине, — прикинул он, — двадцать солдат. Итого, кроме мотоциклистов, тысяча… А у нас едва ли и половина наберется». Мысль работала беспощадно четко. «Безумству храбрых поем мы славу!»