— Не журись, Григорий Степанович, мы еще вернемся.
Поливода молчал. На щеках у него каменели желваки, сильные пальцы, сжимавшие пряжку ремня, побелели. Мутные капли стекали по щекам и падали на петлицы.
Орленко сбежал с холма к реке, освежил лицо и вернулся в строй.
— Пошли! — сказал он ожидавшему его Королеву.
— Пошли….
И они зашагали, уже не оглядываясь.
Шестьдесят километров прошли за двенадцать часов.
Когда отряд вышел к долгожданным Рудкам и был объявлен привал, люди уже не думали ни о чем, кроме сна. Но спать не пришлось. Примчался на взмыленной лошади посыльный от Тарутина и сказал, чтобы весь батальон немедленно снимался с места и выступал по направлению к Комарно, где находился штаб. Зачем, почему такая спешка — никто не успел спросить, посыльный тут же умчался обратно. Командиры рот бросились расталкивать спящих, и люди поднимались, шатаясь и матерясь, строились в колонну. Тревожно ржали лошади, скрипели повозки, стонали раненые. Орленко, шагая в сгущающейся темноте, с трудом поспевал за молодыми бойцами. Но и те еле шли. Кто-то, увидев в стороне от дороги одинокий хутор, в окне которого теплой звездочкой светился огонек, сонно пробормотал: «Там живут!» Орленко нехотя улыбнулся: как все в этом мире относительно — и горе и счастье. Еще совсем недавно вот в такой поздний час он сидел дома, в уютной квартире, за заботливо накрытым столом или валялся с книгой на мягкой тахте и воспринимал это как должное. А сейчас он готов был отдать полжизни за несколько часов сна на каком-нибудь сеновале… Он отогнал эти мысли. То, прошлое, осталось уже навсегда позади. Теперь он был боец, такой же, как все, кто шел вместе с ним. И надо было идти. Идти, идти и идти!
В Комарно они пришли ночью. «Молодцы!» — похвалил Тарутин и пригласил командиров в хату.
— Ну, как твои ополченцы, — спросил он у Орленко, — не отстали?
Он пытался бодриться, но его выдавало лицо: под глазами синели круги, губы словно выцвели и потрескались.
«Постарел он за эти три дня», — отметил Орленко.
— Вот молоко — пейте, водки не дам. Курите, — начальник погранотряда показал на кринку с молоком, выдал каждому по пачке «Казбека» и стал объяснять обстановку.
То, чего опасался генерал Снегов, случилось: немцы, прорвав наш последний заслон на севере от Перемышля, вышли на Львов. В связи с этим возникла еще большая опасность: мотомехчасти противника продвигаются по магистрали гораздо быстрее, чем наша пехота, а значит, 99-й дивизии и штабу корпуса угрожает окружение. С севера их прикрывают только пограничники. Единственная возможность спасти наши основные силы от разгрома — это дать бой немцам здесь же, на подступах ко Львову, и тем самым задержать их, помочь пехотинцам пройти вперед, к старой границе, где, по имеющимся сведениям, две или три наши отступающие армии должны организовать оборону на широком фронте и, наконец, остановить врага…