— Сегодня надо обязательно дойти до Сооли! — крикнул Колосовский, проходя мимо нас и не желая останавливаться.
— Дождя испугались? Да? — спрашивал Юрий. Он стоял посредине бата в синей безрукавке, без кепки, отталкивался шестом, не замечая, как сверху льются на него потоки воды.
Мы достигли устья Сооли перед вечером. Выбрали для ночлега песчаную косу, до половины заросшую тальником. Река Сооли впадает в Хор с правой стороны, оттуда, где взору открываются ландшафты широкой низменности, занятой редколесьем. Вересковые кустарники, вейник, мхи устилают подножье стройных лиственниц. Врываясь в долину Хора, эта маленькая холодная красавица приносит с собой веяние суровых ветров. Хор отгораживается от них высокой грядой темнохвойной аянской тайги. Ель и пихта завоевали здесь огромные площади. Но на ветробойных склонах гор, обращенных к северо-западу, светлой стеной встали стволы каменной березы. Кое-где, протянув кривые ветки, врассыпную разбежались лиственницы. Вот она, охотская флора. Давно уже не видно бархатного дерева, амурского винограда, маньчжурского ореха. Китайский лимонник стал редко встречаться на пути, был он без ягод и уже не вился так высоко по деревьям, а припадал и робко терялся в кустах. Из лиан только актинидия не чувствует себя одинокой в темнохвойных лесах. Об этом только что с воодушевлением говорил Нечаев. Пока мы просушивали палатки, он успел сходить в лес и теперь сидел неподалеку от костра, разложив растения для гербария. Протягивая мне еловую шишку, он сказал:
— Теперь вы уже не встретите сибирскую ель. Здесь аянская ель — хозяйка. Смотрите, какие у нее зубчатые чешуйки. Лидия Николаевна, помните, когда мы с вами встретили последний раз сибирскую ель?
— Да, — подтвердила Мисюра. Она укладывала растения в гербарную сетку и вслух повторяла: — Клематис, а это какалия ушастая. Вот хвощ, майник, клентония, корнус…
— Зачем так не по-русски называете? — возмутился сидевший рядом Динзай. — Можно думать: ругань…
Нечаев засмеялся:
— Тут вот какое дело, Динзай, — сказал он, приподымаясь на колено, — в каждой деревне одно и то же растение называют по-своему. А наука о растениях одна. Попробуй разберись, о чем идет речь. Вот ученые и предложили называть все деревья, травы, цветы одинаково, по-латыни. Понимаете? Но русские названья, конечно, лучше.
Динзай быстро закивал головой, однако не успокоился и, напрягая мысль, заговорил с усилием:
— Это понимаем. Другое дело интересуется. Если, например, в этом месте, где сидим, будет штук пятьдесят всякой травы, разного дерева, надо все в голове держать, что ли?