— Представьте себе в долине или на вершине горы одинокий домик, со всех сторон окруженный лесами, — продолжал Колосовский. — На сотни километров вокруг — ни дорог, ни селений. Такие домики можно встретить в разных местах страны. В них живут наблюдатели — часовые погоды.
Вот по небу медленно движутся купола облаков. На каком они расстоянии от земли? Вопрос совсем не праздный. В авиации есть так называемый облачный потолок, выше которого полеты опасны. А летчики — едва ли не самые активные клиенты синоптиков. Вот облака громоздятся в виде башен. Это предвестники гроз. Наблюдатель заносит их в свою книжку особыми знаками.
На каждой метеостанции есть наблюдательные площадки. На них — психрометрические будки с приборами, показывающими температуру и влажность воздуха. К этим приборам наблюдатели приходят несколько раз в сутки. После того как закончен осмотр приборов, записано атмосферное давление, можно обратиться к радиосвязи. И вот происходит краткий разговор. Для быстроты синоптики разговаривают на языке цифр. По словам одного ученого, «прогнозист может медлить не более, чем хирург во время операции». А прогноз — это тысячи глаз, видящих одновременно.
В одно и то же время, ни на минуту позже, наблюдатель должен давать сведения о погоде.
День и ночь бегут цифры с островов и морей, с горных, степных и таежных станций, бегут по эфиру в бюро погоды. Эти сводки нужно собрать воедино, расшифровать, нанести на карту. И прежде чем синоптик представит прогноз погоды, над картой еще склоняются физики, анализируя сложнейшие физические процессы, происходящие в атмосфере.
Синоптики справедливо негодуют, когда слышат обывательские рассуждения, будто они «угадывают» погоду. Прогноз погоды — результат глубоких знаний.
— Да, прогноз погоды — хорошая вещь, — говорил на следующий день Ермаков, — а все-таки как бы это сделать, чтобы вода убывать стала? Чего мы тут с Марусей сидим? Ведь у нас там на всю медвежью округу один житель…
Федор Иванович волновался. Вода прибывала.
— Послушай, Динзай! Нельзя ли пошаманить? — крикнул он стоявшему у порога удэгейцу. Тот едва успел войти и, как всегда, раскланялся.
— Я это шаманство, разная чепуха, ничего не признаю, — презрительно отозвался он и с независимым видом стал осматривать новые полотна художников.
Это был Динзай Пиянка. Среди своих сородичей он выделялся необычайной живостью. Был он весьма словоохотлив и старался говорить по возможности красиво, употребляя такие выражения, которые, по его мнению, должны были оставить приятное впечатление у собеседника. Запас слов он имел богаче, житейский опыт шире, чем многие удэгейцы его возраста. Да это и немудрено. Он долго жил во Владивостоке. В Гвасюгах многие относились к нему с неприязнью. Считали его человеком высокомерным.