Новый перевал (Шестакова) - страница 73
— Будешь смотреть стойбище? — спросил меня Дада и, подозвав Василия, отвязал оморочку.
Через несколько минут мы с Василием плыли по тихой протоке, заросшей камышом и осокой. Вокруг было необычайно тихо, и только всплески весла нарушали тишину. Василий то оглядывался по сторонам, то смотрел на воду, прозрачную как стекло.
— Наверно, здесь рыба есть, — почему-то шопотом заговорил Василий.
Поставив сетку, мы сошли на берег и едва-едва пробрались сквозь густые заросли крапивы. Ни звука, ни шороха. Мы подошли к первой избушке, до крыши заросшей диким виноградом, и остановились. Неподалеку от нас на деревьях белели медвежьи черепа.
— Идемте дальше, — сказал Василий, раздвигая кусты.
Это было заброшенное удэгейское стойбище. Еще несколько лет назад здесь жили охотники, именовавшие себя чукенскими. Вот изба, окруженная густой зеленью. Неподалеку — амбарчик на сваях, заросший крапивой и вейником. Ни просеки, ни тропы. Я иду вслед за Василием. Он шумно раздвигает кустарник. Все вокруг молчит, даже птиц не слышно. Тишина такая, что весь этот дремлющий, неподвижный лес с деревьями, на которых ни один лист не шелохнется, с медвежьими черепами, белеющими на ветвях, кажется небылицей.
— Идите сюда, — тихо говорит Василий, уже стоящий на пороге избы.
Продираясь сквозь высокую крапиву у самого крыльца, я едва не споткнулась о железную мотыгу, проржавевшую от дождей. Рядом с мотыгой валялся скелет какого-то зверька, а чуть подальше детская игрушка — маленький голубой автомобильчик. Откуда это?
Между тем все здесь имело свою историю. Стоило войти в избу и поглядеть на сваленные в кучу столы и ящики, на шкафчик, в котором лежат запыленные листки тетрадей, исписанные по-удэгейски, с отметками русского учителя, наконец на стены, еще хранящие следы от плакатов и лозунгов, чтобы ощутить то недавнее время, когда бывшие кочевники обитали здесь, впервые приобщаясь к новой жизни.
— Вот как жили раньше, — показывая на развалившуюся юрту в отдалении, сказал Василий и поморщился. — Разве можно сравнить с Гвасюгами?
Захватив с собой несколько исписанных тетрадей, я пошла вслед за Василием. У левого берега протоки он полчаса назад забросил сетку. Мы дважды обошли ее на оморочке из конца в конец, тревожа шестами илистое дно. В сетке запутались три ленка. Василий бросил их на дно оморочки, предварительно оглушив каждого ударом весла по голове, затем направил оморочку вдоль протоки. Трава, шурша, задевала о борта нашей легкой лодчонки — настолько узок был проход.
— Ого! — воскликнула Намике, когда я стала показывать им тетради, найденные в заброшенном стойбище. — Это моя тетрадка!