— Нет! — крикнул Хурмат. — Три года прошла..
— Ага, — сказал начальник, сразу успокоившись. — Три года? — Он сморщил лоб, что-то прикидывая. Миракбаев — казах, но родился, жил и учился в Кара-Калпакии, в одном из кишлаков на берегу Аму. Вполне мог там быть в это время Янги, шнырявший, когда удавалось ему прорваться, по всей Аму — от Термеза до Муйнака. — Думаешь, тот самый?
— Имя другой такой нету, — сказал Хурмат.
— Верно, имя отметное… Рассказывай, — начальник сел поудобнее, собираясь слушать. — Все рассказывай, про такого побольше знать надо.
Хурмат встал — так легче говорить — и начал рассказывать.
В то жаркое лето Аму-Дарья совсем взбесилась. Она металась, словно рыжий жеребец, укушенный слепнем. Она отваливала куски берега, как щедрый хозяин отваливает гостям куски мяса, самые жирные: сад, пашню, ею же вспоенные. После одной такой страшной ночи она ворвалась под утро в кишлак, отрезав от него, как ножом, семь дворов. В клокочущей пене распадались на куски глинобитные хижины и дувалы, крутились голые корни вывернутых урючин. Ревели ишаки и верблюды. А потом рассветную мглу прорезал неистовый крик женщины: захлестываемая волнами маленькая лодка-каик уносила от берега мальчишку, ее сына…
Хурмат рассказывал, мучительно подбирая слова. Начальник терпеливо и методически повторял каждую фразу.
— Тут были три большие люди. Здоровые люди, — говорил Хурмат.
— Трое взрослых, сильных мужчин, — поправлял начальник.
— Трое взрослых, сильных мужчин, — повторял, как эхо, Хурмат и продолжал рассказ.
Это были рыбаки, отец и дядя Хурмата. Третьего, с густыми нависшими бровями, он не знал. Оба рыбака бросились в мутный, сразу подхвативший их водоворот, и скоро ни их, ни каика не стало видно. Но вот из мглы показался смоляной нос каика с ревущим в голос мальчишкой; рыбаки, надрываясь, с трудом пристали к осыпающемуся берегу, где металась женщина и недвижно стоял бровастый, в рваной стеганке незнакомец.
Отец, мокрый с головы до ног, вздрагивая плечами, подошел к нему:
— А ты трус, Янги.
Из-под нависших бровей сверкнул на него недобрый взгляд. В ту самую минуту вода вынесла обломок доски с дрожащим на ней, повизгивающим куцым щенком. Доску тоже тащило в стремнину. Ни минуты не думая, тот, кого отец назвал трусом, кинулся в воду. В несколько сильных взмахов он настиг щенка, схватил за загривок и, тяжело борясь с течением, выволок его на берег, хотя и гораздо ниже того места, где стоял отец. Мокрый Янги шел сюда, плечи его не дрожали. Благодарный щенок плелся за ним. Поравнявшись с отцом, Янги грубо отбросил завизжавшего щенка ногой.