?
– Мама, что ты такое говоришь?
– Уайти часто не бывал дома. Он часами находился там… в офисе или где-то еще… а я была здесь. И сейчас я здесь, а он где-то там. Хотя иногда… он совсем рядом.
София могла бы подумать, что мать выпила лишнего, но она знала, что Джессалин не пьет. Дело плохо, мама ударилась в рассуждения и путается в алогичных постулатах примитивного философа, впервые для себя открывшего квазипарадоксы бытия и небытия, а также ограниченные возможности языка для их выражения.
– Сейчас про Уайти мы знаем только то, что его здесь нет.
Меньше всего София готова сказать вслух: Да. Папу кремировали, а его прах похоронили в земле.
Вместо этого она повторяет, что позвонит завтра. А сейчас матери лучше пойти спать.
– Спокойной ночи, мама. Я тебя люблю.
Уже из машины она видит силуэт стоящей в дверях матери, которая машет ей рукой, когда она отъезжает.
София вернулась домой окончательно расстроенная. Раньше ей казалось, что мать более или менее в порядке, – и вдруг она говорит такие странные вещи. Правда, бывали и раньше моменты, когда она вела себя так, словно кто-то (невидимый) стоял рядом и отвлекал ее внимание…
– Я беспокоюсь. Мне кажется, у моей матери нервный срыв. Сегодня она говорила такое… Впервые в жизни. Мама всегда в основном слушает. А сейчас она превращается в другого человека.
Алистер Минс сочувственно ее выслушивает. Порой сочувствие любовника Софию поражает, особенно если при этом он проявляет железную твердость. Он такой же волевой, каким ее отец был с мамой, и (как правило) такой же сдержанный, ненавязчивый.
– Это плохо?
– Да! Если мать превратится в другого человека, то мы, ее дети, перестанем понимать, кто мы такие.
Вдова, очнувшись, обнаруживает себя в незнакомом месте.
Много народу. Музыка, цветы. Оживленные голоса.
(Костюмированный бал? Нет.)
(Свадьба? Кто-то выдает дочь замуж, не иначе.)
– Миссис Маккларен, приветствую вас!
– Джессалин, хотите выпить?
(Газированной воды. Спасибо.)
Им невдомек, что вдова надула себя, как воздушный шарик. Не то лежала бы сейчас, окончательно сдувшаяся, тряпочкой на полу.
Ох, каких усилий ей это стоило! Утром она тащила из болота свое (влажное, мокрое) тело, словно перебирая веревку, чтобы наконец оказаться на (шатких) ногах. С трудом переводила дыхание, волосы прилипли ко лбу. Подкатывала мигрень, ломило челюсти. Не могла понять, почему этой ночью Уайти ее покинул. Разозлился из-за Лео Колвина?
Проснулась, дрожа от озноба. Аж зубы клацали.
Так, наверно, стучал бы зубами скелет, если бы его начали трясти.
– Уайти! Где ты?