Ему было приятно. Тогда.
И все же ты ведь не собиралась выйти замуж за мою мать.
В кабинете семейного психолога Тома одолевали ренегатские мысли. Он старался вежливо слушать. Женские голоса (врача, Брук) были практически неразличимы.
Честность, переоцененное качество.
Веселый, оптимистичный, разумный, справедливый, честный – все это уже не про него.
Доктор Муди[45]. Не самая подходящая фамилия для терапевта, подумал Том. (Еще она ему напомнила доктора Мурти, для которого все кончилось плохо.)
Женщины ждали, когда он заговорит. А его мысли где-то блуждали.
У мужа нет серьезной ставки в игре – вот в чем проблема. Он бросил несколько монет, колесо медленно вращается, и остается только делать вид, будто ты заинтересован в выигрыше.
Пусть выигрыш достанется ей. Том проявит благородство: дом в Рочестере. Содержание детей, алименты. Мебель, совместно нажитое имущество. Не станет скупиться. Опека над детьми? Как скажешь.
Стоп. Это же брачная терапия. В надежде/под предлогом спасения семьи.
Ты что же, не любишь наших детей?
Люблю, конечно.
Но что мы им скажем? Что с тобой не так?
Я буду с ними видеться по выходным. При совпадении наших графиков.
Том, ты сказал, что у тебя однокомнатная съемная квартира. Всего одна спальня? О чем ты думал?
Дело в том, что он любит своих детей, пока они вместе, а когда порознь, он о них вспоминает редко. В основном с болезненным чувством вины и глубокой печали. Как будто их папа умер и пропал. И они остались без отца, как и я.
В предрассветные часы, когда мучила бессонница, Том думал не о семье. С одержимостью человека, расковыривающего пальцем свежую рану, он думал о тех, кто убил его отца и кому это сошло с рук.
Глисон, Шульц. Те, кого он хотел прикончить. Если/когда подвернется удобный случай.
Завернутая в парусину бейсбольная бита лежит в машине на заднем сиденье.
И перчатки рядом.
Как-то вечером он позвонил Тане, бывшей сотруднице. Без всякой причины. Сработал импульс. Легкое возбуждение. Ее номер по-прежнему онлайн.
Алло? Ах, это вы…
Она узнала его голос. (Подтекст самого звонка сомнений не вызывал.)
Папа увидел промелькнувшие в глазах детей удивление, обиду, страх, заговорила терапевт. И ему стало их жаль. Он испытал печаль.
И еще, наверно, чувство вины. Да.
Пятилетнему ребенку, услышавшему, что папа уходит из дома, кажется, что это его вина.
Но он-то ни в чем не виноват.
– Том, ты нас слушаешь хоть одним ухом? – обратилась Брук к мужу. – Ты так и не объяснил: почему всего одна спальня? Если ты хочешь, чтобы дети у тебя ночевали, где они будут спать? На диване в гостиной? Или ты собираешься спать на диване? А Мэттью, по-твоему, должен спать на полу? Или вы все втроем в одной кровати? О чем ты думал?