Когда стрелки карманного «Лонжина» (Геннадий избегал носить электронные часы) показали пять пополуночи, и небо залил серенький финский рассвет, он скомандовал: «пора». Вдвоём они откатили тяжелую дверь, и вагон наполнился оглушительным грохотом. Состав набрал приличную скорость – мимо пролетали рощицы, мелькали крыши финских мыз, кое-где проглядывали между деревьями осколки водной глади.
– Проехали Порвоо. – Геннадий наклонился к уху спутника, силясь перекричать стук колёс. – Пора. Если помедлим – придётся добираться пешком, расспрашивать местных о дороге, а это ненужный риск. Запомнят, донесут – финны, они такие… Так что, дождёмся какого ни то подъёма, и как только состав сбросит хоть немного скорость – будем прыгать. Готов?
Виктор не стал отвечать. Готов, не готов – какая теперь разница? Как будто у него есть выбор…
Поезд пошёл медленнее. Геннадий хлопнул его по плечу и крикнул «Пошёл»! Виктор покрепче прижал локтем свёрток с драгоценными тетрадями, набрал в грудь воздуха и прыгнул – спиной вперёд, против хода состава, как это делают (спутник успел проинструктировать на этот счёт) опытные железнодорожники. Свист воздуха в ушах, удар, в колене что-то отчётливо хрустнуло – и Виктор, придушенно взвыв от боли, покатился по заросшему сорняками да редкими кустиками откосу.
Кронштадт,
Купеческая гавань.
Июнь 1888 г.
Алисе раньше не приходилось путешествовать на больших судах, вроде морских круизных лайнеров. Были, разве что, короткие рейсы на прогулочных катерках, да как-то раз скаталась в круиз от Москвы до Углича и обратно протяжённостью в трое, кажется, суток. Но это, конечно, совсем не то, хотя размерами трёхпалубный речной теплоход с гордым названием «Юрий Долгорукий» не особо и уступал судну, на котором им с бароном предстояло плыть в Амстердам. Разве что, надводный борт этой посудины был куда как выше – на глаз, не меньше, чем втрое, – и пассажирам, чтобы попасть на пароход, приходилось подниматься по крутому деревянному трапу с верёвочным ограждением, не внушавшем Алисе ни малейшего доверия.
Большая, похожая на летний отель, надстройка с каютами, барами, солнечной палубой и прогулочными галереями вдоль бортов, наоборот, отсутствовала. Вместо неё на палубе, загромождённой лебёдками, раструбами вентиляторов и прочими непонятными сооружениями, возвышалась жёлтая, с чёрной поперечной полосой труба и целых три мачты, способные нести, как объяснил ей барон, самые настоящие паруса. Случается это, правда, нечасто и исключительно при попутном ветре, и уж тем более – не в узком Морском канале, которым крупные морские суда с большой осадкой только и могли ходить в мелководном Финском заливе. Но всё же, высоченные мачты в паутинах снастей, острый, скошенный вперёд форштевень, заканчивающийся длинным бушпритом – всё вместе это порождало ожидание приключений в стиле Станюковича и Жюля Верна.