— Декорации, прямо скажем, впечатляющие, — неуверенно произнес Филдс.
Они вошли в избу. Во тьме бесились какие-то твари, шурша крыльями и по-цыгански причмокивая. Лизочек зажгла свечу:
— Ну, располагайтесь, милущие, а я загляну на чердак.
Летучие мыши забились под потолок и затихли.
— Твой дядя и брат не заблудятся в этой тьме тараканьей?
— Там, где дело пахнет выпивкой, их навигационным талантам могут позавидовать даже нетопыри.
И действительно, не успела Лизочек спуститься с чердака, как отворилась дверь и появились двое: один — невысокого роста, с серебристой проседью на висках и приятным открытым лицом (дядя), другой — помоложе, бородатый, в сильно потертых джинсах (приемный брат). За бородой братца угадывалось нечто такое, что заставляло Филдса быть начеку.
Софочка представила старшего:
— Мой дядя.
— Самых честных правил, — улыбнулся дядя, тряся Филдса за руку…
Трудно определить, сколько пили, ели и кричали «горько!» люди в избушке на курьих ножках. Филдс поймал себя на мысли, что никто из родных даже не заикнулся о свадебных подарках. Нечего сказать, родственнички!
— Здесь так накурено, милущий, хоть топор вешай, — опрокинув стопочку, заплетающимся языком прошамкала Лизочек. — Не подняться ли нам на чердак? Пой, ласточка, запятая, пой! Там у меня для вас кое-что припасено.
На чердаке горели свечи, было чисто и благопристойно. Посредине стоял огромный стол, покрытый черной магической скатертью, и два стула.
— Я обещала вам спиритизм с блюдечком. Садитесь за стол и читайте.
Она протянула желтый манускрипт: «Присядь, о чужестранец, за стол со скатертью, смотри на волшебное блюдце, в коем творятся вещи невероятные, непонятные. Пожелай, — и ты встретишь усопших, ушедших от мирской суеты».
— Когда услышите голос, называйте имя, — торопила Лизочек.
В блюдечке поплыли кривые горизонтальные и вертикальные линии.
Филдс возмутился:
— Неужели трудно вызвать телевизионного мастера и отрегулировать частоту строк?
— Говорите! — приказал чей-то голос.
— Жанна д'Арк, — произнес Филдс, и эхо несколько раз повторило имя.
…Пред Филдсом открылась банальная долина Вероны. У подножия холма жевал траву жеребец, в котором угадывалась лошадь Пржевальского с гордым, одиноким наездником неопределенного пола.
— Жанна! — окликнул Филдс.
На Жанне — наспех скроенная вульгарная кольчуга из чешуйчатого эпителия кардинала Ришелье, сбоку копье с нанизанной на него подшивкой «Вестника басмачества» за 1915 год, из шляпы торчит перо нестандартно мыслящего страуса. По тому, как воспламеняются очи Жанны, Филдс понимает, что крестьянская девушка мистически настроена. Борьба с феодализмом, по всей вероятности, дается ей нелегко.