В субботу был родительский день.
Когда-то Авраам родил Исаака, и Исаак поселился прямо над Авраамом — на втором этаже. А потом Исаак родил Иакова, и Иаков поселился на третьем этаже. Иаков родил Иуду и братьев его, Иуда родил и от , родил , … Иуда с братьями занял четвертый этаж, и — пятый, — шестой, Арам — седьмой… Дом рос и рос, словно на дрожжах.
В родительский день все спускались с верхних этажей и высот на первый, цокольный. Сыновья и дочери, внуки и внучки с приставкой «» и без, племянники и племянницы, внучатые и нет. И весь этот шум-гам, как убежавшая из кастрюли каша, расползался по коридорам, лез сквозь окна, втягивался в дверные проемы и простенки. Но все это происходило там, за пределами. Сюда же он не проникал: не касался занавесок в зеленую полоску, не щелкал прикроватными механизмами, не катил по мебельным поверхностям оранжевые ядра.
Поначалу казалось, что этажи сложились как-то не так, вследствие неверно заложенных подрывных зарядов, и , , иуды и прочие разлетелись в стороны и расползлись по всей площади цокольного этажа, и лишь сюда по явной ошибке не попал никто. Но потом эта мысль стала привычной, ошибка — закономерностью. И память собой заменяла живое.
Взять старшего братца — тощего, выжатого и скрученного войной подростка, вьющегося по словно плющ по решетке. Однажды он задушил цыпленка и спрятал комочек в печке. Что в нем, в этом цыпленке, есть? Выщипать пух — так и останется лишь дух, заключенный в нелепицу костей. Или как-то он сел обедать в старой отцовской пилотке, натянутой на брови и уши. А под ней — сплошной кровавый колтун, готовый вот-вот выпустить из себя темно-красные щупальца. В яростной мальчишеской драке у кого-то в руке вдруг оказался камень…
Или она, младшая, которой война вместо игрушки подбросила дистрофию и после всунула то, что осталось от девчонки, в ремесленную шинельку, кирзовые боты и синие шерстяные носки. А потом время, словно украденное детство, за срезанные осколками яблоневые ветки, за грохот зениток на ипподроме по соседству, за невесомость овсяной пыли, время потекло мимо нее, и она так и выглядела до тридцати ребенком…
А те две, что были между братцем и ею?