регистрационных . Как будто и не было биения сердца…
А Люда? Она жила неспешней Розы, и смогла ощутить ласку не только акушерских рук, но и рук всех домашних: старшего брата, отца и бабки, соседей. И будто руки эти истерли и истончили ее за один только месяц. И через месяц жизнь ее порвалась, как перетертый шнурок…
И сын, так нелепо, нелепо… Он пришел как-то и сказал, что . Вот так и сказал: . Нынешние-то этого слова не знают. А он именно так и сказал, как говорила она: . И ему надо… на время скрыться. И он скрылся в картину. Ей, конечно, — а как же — сказал, в каком зале Эрмитажа — 221-м — она висит. Много раз она ходила и смотрела на сына. Иные ходят на кладбище, а она в Эрмитаж. Потому что в том Святом Себастьяне, проткнутом стрелами и пиками, был ее сын. Он так и остался картиной, но она верит — не навсегда. А если и навсегда — то навсегда . Когда захочет — вернется, соскочит с картины, вытащит из тела обломки стрел и пик и зашлепает голыми ногами по начищенному чьими-то ботами паркету, не простудитсяа кладбище появилась могилка. На могильном камне — Святой Себастьян, . Но она-то знает, что в той могиле нет ее Севы. Угрюмый следователь сказал, что под Новый год Сева перебирался с балкона на крышу в чьем-то загородном доме. Он убегал от кого-то. Поехала нога внизу был забор, с металлическими пиками, и они — две в живот, одна под ребра — так и вошли в него. Совсем как на картине итальянца. Так нелепоабедокурил.
И теперь все они здесь, в тишине, рядком на сером с золотым узором покрывале. В солнечном луче, ловят плывущие частички пыли. Как и другие и . И за каждым тянулся длинный шлейф лет без них. Как пластырь, как облегчающая боль повязка. И, как капля за каплей стучится в дно кухонной раковины, бьет в височную кость вопрос: «И откуда берутся годы? И откуда берутся годы? И откуда берутся… Импрессионизм их забери». И где-то шумит еще волнами ковчег и находит свой Арарат. И выпускает из себя всякой твари по паре…
В пятницу была математика. Пальцы сами собой начинали перебирать палочки для счета. Вычитать, прибавлять, снова вычитать, снова прибавлять. Занятие бессмысленное, но успокаивающее. Не случиться пустоте. Ведь пятница — это пустота. Вся неделя, наполненная чем-то, вдруг в пятницу словно снежная лавина и оголяла вершину. А голая вершина как правда — неприглядна, ущербна, некрасива. В пятницу заканчивалась эпоха, сумевшая с понедельника состариться, и пока не началась новая — и кто знает, начнется ли, — была пустота. Белые ангелы выпархивали в окна — у них завтра выходные, суббота и воскресенье. И с их отлетом все пустело. Звуки оставляли вместо себя эхо. Краски — тени. Оранжевые апельсины — кожуру. Слова, слышимые и осязаемые — превращались в буквы, плохо видимые, на стенных плакатах про артрит и