, войну. Черные большие глаза, черные же в смоль волосы, заплетенные в толстые косы. Казалось, красивей Тамары нет никого, и все и незнакомки, бывшие в виде репродукций в книжках, ей в подметки не годятся.
Но на границе совершеннолетия первая любовь в приступе пьяной злобы топором срубила одну из кос, лезвие прошло на толщину волоса от головы. И крик, и скулеж, и яростное сопротивление не помогло — коса минус, приплод плюс. К девятерым мала меньше сестрам и братьям еще один — ее. От позора убыток в голове, песни тихие, переходящее в визг сопрано. И раз за разом из блаженного дома, завидев мальца, она бледнела, руки сами прирастали к ножу, чтобы изничтожить свой позор.
И в этот раз синкопы:
— …только не уходи, погоди… , письмо, сейчас, дождись…
И она исчезла — писать, писать матюги, адресованные матери и своей первой и последней любви… Но пока ждешь, кончатся танцы, и голоса подружек из темнеющих аллей растворили наваждение. вернулись в себя из земноводных, а гусеница снова собралась в аккордеон. И она побежала, стремглав, на танцевальную площадку. Там, где Маша уже кружилась в вальсе с Юрой.
За стенкой прекратился кашель. До следующей среды больше не будет слышно «Окуну в реку мой рукав бобровый».
В воскресенье случались путешествия. Сразу после утренней фарфорово-алюминиевой увертюры подгоняли карету с визгливыми рессорами. И после крахмальной церемонии ангел с бензиновыми крыльями правил карету по анфиладе. Колеса стучали на неровностях каменных рядов, повизгивали рессоры, а в ушах свою противную песню выл ветер. Лавки, лавки, лавки…
Была и та, в которой торговали грампластинками, имевшими на каждой стороне по песне. Сдавленные, законсервированные в канавке голоса тромбонов, труб, скрипок, фортепиано, аккордеонов стремились выскочить наружу, не дожидаясь иголки и граммофонной трубы. И оттого в лавке стояла особая духота, будто каждая частичка воздуха колебалась, и не в силу броуновского движения, а тактом неслышимой музыки.
Тут же продавались ноты, плотные сероватые листы, полные загадочных значков. Они приводили в трепет, и трепет этот однажды породил воровство. Утащенные под шумок ноты с незнакомым названием будоражили воображение. Ведь придуманное одним обязательно должно быть понято другим. И маленькие значки, разбросанные по пяти нитям, завитушки, торчащие во все стороны, точки и галочки