Люк пересказывал эту сцену, как она запечатлелась у него в памяти; его чудовищный, учитывая обстоятельства, юмор был по обыкновению живой и почти осязаемый.
— Я вдруг увидел, что он дрожит, — продолжал он. — И подумал, чего это он так перепугался. Но и это меня не насторожило. — Он провел рукой по лицу, потом по голове, точно хотел стереть гнетущие воспоминания. Голос у него отяжелел от скорби: — Я сказал ему: «Насчет подружки вам лучше не отпираться. Мы видели ее, с ее черной сумочкой». Не понимаю, что меня дернуло всунуть сюда эту сумку. Лагг упомянул о ней, когда мы переходили улицу. Но именно это и было последней каплей. Тут-то он и посмотрел на меня тем странным взглядом, сказал: «Одну минутку, мистер Люк» — и побежал в провизорскую. Я видел его голову сквозь все эти завалы, я даже видел, как он сунул что-то в рот. Но я и тут ничего не понял. Мне просто ничего такого в голову не могло прийти. Я ведь ни в чем его не подозревал. Вдруг он как-то по-фазаньи кудахтнул и повалился среди бутылок, а я стоял здесь с открытым ртом и чувствовал, что иду ко дну, как тонущий корабль.
— Да, убийственная история, — согласился Кампьен. — А что делал наш бравый Лагг?
— Стоял как истукан и молчал, — послышался низкий, бархатный голос из проема, ведущего в глубь дома. — За кого вы нас принимаете, шеф? За ясновидцев? Напрасно. У этого парня совести было ни на грош. Хотя бы бровью повел или шевельнул мизинцем.
Люк резко повернулся к Кампьену.
— Я не вижу в этом поступке никакого смысла, — сказал он.
— Не верю, что он мог быть замешан во что-то серьезное. Он ведь был просто божий одуванчик. Хотя гиосцин, возможно, взят отсюда. — Он махнул рукой на горы коробок и пошел в провизорскую, жестом позвав с собой Кампьена.
Стоя над скрюченным телом, которое казалось чуть не вдвое меньше, чем было при жизни, Люк недоуменно пожал плечами.
— Что-то здесь не так, — сказал он. — Не умею объяснить, но чувствую. Это был глупый, с претензиями старик, не способный ни на что серьезное. Просто ударенный пыльным мешком. Видите крашеные усы? А они были гордостью его жизни. — Он наклонился над лицом, принявшим густой багрово-красный цвет. — Что могло его на это толкнуть?
— Возможно, дело не в том, что он что-то сделал, а в том, что он что-то знал, — немного подумав, предположил Кампьен и продолжал, обратившись к Лаггу: — Ты узнал мужчин, которые увозили Беллу?
— Не уверен. — Толстяк старался умерить голос в присутствии смерти. — Я был все-таки довольно далеко. И фургон стоял ко мне задом. Кто спрыгнул первый, того я совсем не знаю, это точно. А второй — он, кажется, сидел за баранкой, — этот мне кого-то напомнил. Во всяком случае, в голове у меня мелькнуло одно имя — Питер Джордж Джелф. Не расследование, а встреча старых друзей, шеф.