осторожный Мочканул предлагал присутствующим выводить не общие закономерности, а тенденции, вероятности, могущие быть использованы при сравнении с данными других АЛО.
Знаменитые сомапрошляки Тинто О и Мнемозина Мокошь настойчиво обращали внимание аудитории на роль человеческой телесности в её распространённейшей символической и метаморфической версии — куклах-тряцацках[36], столь знакомых каждому нынчелу и сопровождающих его от колыбели до седин. А ведь верно, кивали головами присутствующие, кто не помнит тихой материнской песни, утешающей-усыпляющей и обиженную девочку-растрёпу (с обожаемой нарядной блондинкой Тили-Тили-Тестой в руках), и надувшего губы пацанёнка с фонарём под глазом (зажавшего под мышкой бесшабашного Хрюноплюя, воинственного Вырвиглаза или мрачно-каскоголового Дарквейдера)! кто не знает, с какой нежностью многие нынчелы обновляют вино, песочные кексы и бобовую кашу на домашних алтарях своих тряпичных Фамилар и Доместилар, как любят тоже самое делать путешественники перед Виаларами на постоялых дворах, а земледельцы — перед Рураларами в овинах! Но спроси, почему песочные кексы или бобовая каша — пожмут плечами: обычай!
Разрисованный фантастическими узорами, бритоголовый, пританцовывающий с бубном Тинто О и постоянно поигрывающая наливной грудью, спелыми бедрами и вырезным веером роскошнокудрая смуглянка Мнемозина Мокошь, увешанная несколько шокирующими символами плодородия, напирали, однако, именно на то, что в культе тряцацок магически оформляются сама витальная сила и соматические энергии человека-нынчела. Разве можно переоценить, патетически восклицала Мнемозина Мокошь — и близсидящие сладко поёживались и внутренне ахали от выгибов зрелой плоти, струящегося аромата розового масла и томительно-взрывного перестука-пересыпания бубна, дощечек бамбукового веера и деревянных божков, — разве можно переоценить память тела? Разве можно, ритмично заходилась она, не замечать необоримо-навязчивую силу, с которой милое дитя истово лелеет или, напротив, садистски увечит свою любимую тряцацку, воплощая таким способом противоречивое двуединство импульсов подсознания и мучительную неопределённость любимой тряцацки в отношении к его, дитяти, ещё не пробуждённому, не проснувшемуся для себя телу?! Разве мыслимо, почти стонала Мнемозина, всё увеличивая амплитуду волнообразных ударокачаний и учащая пульсирующую, как дроболилка бумтрансеров или цветомузыка Вицлипуцли, смуглоруконогую дрожь, — разве мысли-мыслимо пройти мимо той предощутимо-завораживающей исступлённости и одновременно каллиграфически отточенной сладко-нежной исповедальности, с которой повзрослевшему дитяте во многочасовом наединке с любимой большой тряцацкой вполне обоеполо, а ежели и не обоеполо, то что с того, чем это портит многочасовой наединок?!