Август в Императориуме - Дмитрий Леонидович Лакербай

Август в Императориуме

Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.

Читать Август в Императориуме (Лакербай) полностью

«…В свою столицу входит Август державной тенью»

…В свою столицу входит Август державной тенью,
Как запах отшумевших трав густ, как солнце в келью,
Рассыпан ярко и до блеска отполирован,
В живую фреску адорая отколерован.
И в шуме птиц, обсевших пальцы, как святость хоры,
Бегут столицы постояльцы свои восьмёры,
Бегут, размешанные в звоны и алгоритмы,
Не паникуя на дозвоны душистой бритвы.
Душистой бритвой бреет Август землисто-впалый
Перебородок поределый, тоскул усталый
И дышит мужеством прибоя над равнодушной
Размиллионенной судьбою, над раскладушкой
Любви и нищеты постылой и лжи скабрёзной,
Над разогретой и остылой похлебкой звездной…
Душа растеряна и плачет, незамерзанка.
Но высечь боль кресало скачет в своем крезамке.
Вдыхает Август, будто молод, влюблённость улиц…
Но вместо места — память-голод и плеч сутулость,
Полуогнивость, полугнилость и полусонность!
…Подозревает Август мнимость своей персоны.
Зачем тогда все эти лица, столбняк, ограда?
Зачем без Августа столица, а он без града?
Но, слишком поздно понимая, зачем затеян,
Уже вошёл в столицу Август, зайдя за терем.
И что сказать теперь потомкам, поведать предкам —
Как шелестел один с котомкой, с багряной веткой?
Но дождь слепой растает между, взрастая кратно…
А Ты бесцельна, неизбежна — и невозвратна.

Пролог. 7-й век хаоса

Полиэтилен. Правильно, полиэтилен. Секрет утрачен. Хотя, возможно, это и к лучшему.

Драный пакет, насквозь пробираемый ледяными пальцами горного ветра, никак не мог упасть на землю — несильный, но настойчивый ухажёр не отпускал выцветшую красотку, страстно выпятившую губы, снова и снова прижимая её к залепленной снегом полуразрушенной стене. Так и надо, давай, жми, щупай, терзай — чем ещё, безымянный невидимка, ты можешь доказать свое существование, тем более здесь и сейчас…

Красотка взлетела немного, заелозила туда-сюда, зацепилась за чей-то проржавевший палец и судорожно затрепыхалась, потом обречённо обвисла — но ненадолго. В конце концов разденет, пожалуй, то есть раздерёт окончательно — и опять ищи-свищи, странствуй, пока не найдешь что-нибудь, достойное замучиться и замучить… Вот тебе стальное жало, красотка, и не благодари.

Смеркалось, и пора было возвращаться: устраивать ночлег, разводить костры, отогревать пеноморфов, поделить вахты — мало ли кто, человек или зверь, рыщет в поисках поживы. Хотя нет, вон уже как метет, да и городишко давным-давно пуст и разграблен…

Бросив короткий легкий меч в потёртые ножны, невысокий коренастый юноша в грубой меховой накидке поднял голову — и холодная тоска привычно прошелестела крыльями одинокой совы. Над полузасыпанным еловым гребнем перевала Мизерере в алмазном шлейфе снежной пыли вставал огромный призрак луны; вокруг теснились быстро тонувшие во мраке лесистые и скалистые предгорья, увитые всё ещё воспаленными снизу облаками; дальше, он знал (видел, пролетая), убегала на юг и всё никак не могла убежать беспокойно-бурливая дочь ледника, Эфемерида… Зачем она рвалась к своему возлюбленному, могучему Урану (