Август в Императориуме (Лакербай) - страница 202
О-о-о-о-о-о-о-о-о!
О-о-о-о-о-о-о-о-о!
— Класс! Вот уж не думал, что ты прёшься от такого музона!
— А я и не прусь, Пончо, мне просто стало интересно, от чего прёшься ты, я попробовал настроить своё восприятие — и, кажется, понял!
— И что ты понял в этом громыхалове? — поморщился гостинщик, больше любивший, как какой-нибудь механоизвозчик, пошло-задушевную зон-бардуху и немного стеснявшийся этого.
— Ритм. Царь мира — ритм. У всего есть свой уникальный ритм, и искусство живёт им. Не знаю, чем занималась по жизни твоя «Железная Дева», но этот отчаянный полет гитар и есть та самая безумная кавалерийская атака на страшные «рашн ганз»… Теперь я чувствую, что это гениально. Да и что такое искусство, друзья мои, как не вверченная в мировую пустоту цветущая сложность личного ритма, падающая в бездну пульсация, никакой кардиограммой не выразимая! Читаю!
И, угнездившись на знаменитой творческой кушетке у окна, открыл папку.
Часа полтора пролетели незаметно. Читал Квазид хорошо, не сбиваясь в монотонию, но и не педалируя актёрски, и постепенно перед закрытыми для оживления восприятия глазами Рамона заблестела и двинулась — сначала отдельными мелкими ручьишками, насмешливыми говорунами и сверкалками, а затем, разливаясь всё шире, забирая всё больше серебристой синевы у песчаных откосов и неба, бело-рыжей крутизны — у глиняных обрывов и скальных кулаков, необъятная эпическая река: что-то о сгинувшей в вечности Империи Тысячи Островов, с предысторией о двенадцати крупнейших островах-осколках ее, к моменту начала действия давно ставших государствами и сотни лет как воюющих и заключающих союзы меж собой; и со второй предысторией, о сотрясаемом смутой отдалённом тринадцатом острове, на котором поздней ночью из пылающего дворца тайно выносят новорождённого наследника, спасаемого немногими верными слугами — безлунная ночь, волны первого из проливов тихо шлёпают о смутные борта двух полушёпотом отчаливших лодок, и только дворец на холме празднично разряжен даже издали дико-громадными, с варварским ревом прыгающими через стены и крыши языками пламени — среди постепенно гаснущих в ночном море криков, воплей и стонов… И третья предыстория — об архипелаге изгнания на краю Ойкумены, о древних заброшенных капищах, тайнах и пророчествах, о снящихся лицах неведомых погибших родителей, о рискованных, юно-неумелых попытках самопознания, о мудрых учителях и тоске безвестности… И начало самой истории — о чём? Конечно, о возвращении — ведь если рушатся империи, чтобы дать право голоса младенцу, что поможет заново отстроить эту вечно разрушаемую вселенную, как не оный младенец? Вопрос лишь в том, что именно ты ищешь и жаждешь построить. И вот спустя двадцать лет настает час возвращения, час мести и справедливости, и в ночь перед броском через когда-то первый из многих, а теперь последний пролив, измученный сомнениями наследник пытается прочесть судьбу в лунном зеркале своего меча…