Август в Императориуме (Лакербай) - страница 30

Кого, мерцая, отпускала
Плести цветные миражи?
Какая ложь или усталость
Тобой манили ворожить?
И кружевною пелеринкой,
Со сладкой дрожью на заре,
Скажи мне, веточка сиринги,
Сгорая в памяти костре,
И в разрывающемся ритме,
Когда весь мир к груди прижат,
Скажи мне, веточка сиринги, –
Где наши мёртвые лежат?
На берега беззвездной Леты,
Где шелестят лишь имена,
С какой промчавшейся планеты
Ты вновь сошла бродить одна?
И не осталось в мире света –
Лишь ты играешь с тишиной…
Но знаю горестно, что где-то
Иду за огненной весной.

Глава 5. Карта

Если вообразить грабителя ростом с Бетельгейзе, знающего толк в драгоценностях космоса и умеющего перемещаться быстрее мысли — всё равно он скоро затеряется среди бриллиантовых россыпей Вселенной, и крик его одинокого ужаса начнет бесконечное путешествие через бездну. Пройдут неисчислимые эпохи и эры — но никто не овладеет этой сокровищницей, потому что владеть может только она, а «смертному» или «бессмертному» достается лишь мгновение: ночью на лесной поляне, горной вершине, пустынном пляже — остановить сердце, чтобы безумная тишина его стала мёртвым зеркалом торжествующей вечности. И, медленно поворачиваясь к возлюбленной (важнейшему атрибуту мужской версии мироздания), — увидеть в её расширенных зрачках тот же нечеловеческий восторг, готовность стать песчинкой, чтобы навсегда низвергнуться в алмазную бездну и лететь, пока хватит молчания сердца. И когда потом, оглохнув от музыки звезд, так по-человечески согреваются онемевшие тела — это ничего не меняет. Не в силах соизмерить «я» и Вселенную, всё сознающее себя тайно хочет стать хотя бы звездой, вряд ли понимая, что на самом деле означают эти затасканные и опошленные слова.

Но вот взгляд фокусируется на крохотном комочке пыли и грязи, смутном пятнышком пробегающим по лику ближайшей звезды: в озарённой чёрноте он вращается, растет — и знакомая планета греется в её лучах, подставляет мёрзнущие на космическом холоде бока. Увы, привычный облик обезображен: ушли под воду страны и континенты, переехали реки и горы, доиграли шахматную партию леса, поля и пустыни. Лишь небольшая часть былой суши доступна зрению: дальше клубятся какие-то багровые туманы…



Однако здесь, на этой забытой неведомым богом территории, по-прежнему кипит жизнь. Около семидесяти миллионов человек населяют Омир (Мир в обиходе) — так теперь зовется обитель остатков человечества, большая часть которого вовсе не собирается плакать о былом величии и занята насущными делами. Десятки городов раскинулись на берегах могучих рек Урана, Олгоя, Латоны, Хуанцзы и омывающего подбрюшье Омира теплого и ласкового Серебристого Моря, нежноцветные волны которого могут разгладить морщины любой заботы, успокоить любую тревогу. Говорят, в тихое полнолуние к его поверхности поднимается удивительная глубоководная эйфориус, и многие готовы отдать всё что угодно только за одну маленькую рыбку…