… Да вот же она, рядом, за поворотом вздохнувшей аллеи, — босая на чёрноте мокрой земли, стыдливая, как девушка, чуть подрагивающая прозрачной кожей на ветерке сентябрьская лужица в нарядном венке из липовой и кленовой прелести; а в глазах — только сероватое, синеватое, неровно бегущее, мечтательно-безнадёжное небо… Как же ей одиноко здесь!
Из Есении лежит неблизкий путь в Далилу, где делают самые крепкие снасти для речных судов, да и самих судов здесь предостаточно: со всего левобережья Урана стекаются возы с провизией, шерстью, тканями, кожами, мехами, изделиями из дерева и минералов; знамениты местные стеклодувы и столяры, косторезы и облицовочники; да мало ли чего может собирать или производить город-порт, от которого самая легкая и прямая — вниз по реке — дорога в ненасытный Императориум! Правда, на другом берегу ниже расположен Филиокве — но, во-первых, Центроземье, хорошо обжитые земли правобережья, ещё ниже, а во-вторых, Филиокве — город не торговцев, а чиновников и юристов, внутренняя таможня: юркие баркасные патрули успевают досмотреть всё идущее сверху и при удобном случае причалить проштрафившееся судно к пристани, где за него тут же возьмутся писаря-«ухоперы» и легисты-законники — «дооформлять» груз, набивать мошну, пополнять казну. Дооформление затягивается, аппетиты растут, у самой пристани, как нарочно, понатыканы дешевые корчмы и таверны — и, глядишь, заскучавшая и в дым пропившаяся команда перенанята на полурабских условиях; самый трезвый помогает довольному нанимателю погрузить бессознательные тела товарищей на борт, где, очнувшись, они узревают ухмылку нового боцмана и с трещащими от его ора похмельными головами начинают вкалывать, вкалывать и вкалывать. Из капитана же прежнего корабля, в случае продолжения безнадёги, иногда выходит неплохой разбойник.
Ниже Филиокве победительно разлившийся на несколько верст и слегка погрязневший Уран вдруг навсегда раздваивается, напоровшись на выход твёрдых скальных пород. Так обычно и случается со всем, что слишком самодовольно в своей однозначности: непременно найдется обстоятельство, или причина, или следствие, или просто что-нибудь прорвётся самым бессовестным образом. Как меч Немезиды, из утреннего тумана возникает длинная кривая скала с устрашающим именем Лютый Серп, за ней ещё одна, вертикальная, почти стометровой высоты. Местные в незапамятные времена прозвали её Треснувший Бонвиван — трещина и вправду огромная, грозящая расколом и обвалом (что особенно помогает героическим юнцам производить адреналин и впечатление на подружек, в изобилии затаскиваемых — обычно на самую вершину, откуда открывается замечательно-поэтический вид сразу на два города, Орденскую крепость, необъятно-волнующе разблестевшуюся водную гладь с обрывисто желтеющими берегами, смутные в синеватой мгле дальние поля и рощи). Но почему такое мрачное имя у первой скалы (течение-то медленное, только в глубоком перепое можно врезаться), что означает Бонвиван — нынчелы не знают: имена и названия достались от сгинувших поколений, народов и языков и большей частью давно потеряли смысл; язык самих нынчелов более-менее един и в основном приспособлен для практических нужд.