Оливеро долго стоял на пороге, напряженно всматриваясь в свою последнюю обитель. Он мысленно обживал пространство, пытаясь думать о нем как о единственной реальности. Прежде чем обречь себя до конца дней на полное одиночество в этих стенах, ему было важно «примерить» их на себя, убедиться, что его ничто здесь не раздражает. Так и есть: все вокруг радует глаз — и сводчатые стены, и округлый венец потолка, теряющийся где-то в вышине, мерцающий голубовато-белым, как обнажившаяся головка кости. Он всматривался вверх, и ему казалось, что он видит в радужную оболочку громадного живого ока.
Оливеро прошел к каменной скамье и сел лицом к входу. Проем был едва виден на фоне ровной поверхности стен. Однако именно оттуда, со стороны входа, будут доноситься звоны.
Он замер, потеряв счет времени, не меняя позы. Вначале было тяжело: от неподвижного сидения на камне тело онемело, суставы затекли. Но усилием воли он таки заставил организм подчиниться, подавив внутренний ропот и найдя точку равновесия.
Здесь его и отыскали сборщики пищи, снабдив запасами питья и еды. Спустя какое-то время они доставили ему звоны из девяти колокольцев и пластину вместо молоточка. Звоны были безукоризненно настроены, и Оливеро с упоением разыгрывал вариации. По меркам земного времени, полный звон занимал четырнадцать дней, но Оливеро давно утратил земное чувство времени и обо всем судил лишь по продолжительности самого действия.
Иногда его посещали резчики по камню, предлагая в дар свои кристаллы. А у него была одна заветная мечта — кристалл, который в камне воспроизводил бы мелодию его звонов: семь асимметричных уровней, сходящихся осями в одной точке. Он вежливо принимал в подарок другие кристаллы, они радовали его своей природной абсолютной красотой, и все же самое почетное место в центре каменной плиты он заготовил для пока не существующего кристалла, который, по его замыслу, должен был воплощать ту музыкальную гармонию, что привела его сюда. Надо сказать, мастера-гранильщики настолько прониклись его идеей, что, в конце концов, сумели создать желанный кристалл. Это был крупный камень, около десяти дюймов, и благодаря сложной игре света и отражений, в нем создавалась особая цветовая гамма, от золотистого до голубого, с металлическим отливом.
Теперь, когда у Оливеро были все атрибуты созерцательной жизни, пора было предаться затворничеству и начинать готовиться физически и душевно к неотвратимому концу. В своем отшельничестве он предавался двум занятиям: либо упивался стройностью линий, кристаллами и звонами, либо погружался в сладостное ожидание неизбежной смерти. Он предвкушал, что наступит время, когда тело отделится от души, душа от тела, и тело обретет свободу. Он стал настолько умудренным, что душу полагал возмутителем спокойствия плоти. Это душа возбуждает чувства и заставляет нас искать духовных наслаждений. Однако нет иного удовлетворения, кроме физического, данного нам в определенной пропорции и неизменного. Тело наше познает блаженство, лишь обратив зрительные и слуховые впечатления внутрь себя, лишь укрыв от внешнего мира внутренне, присущее ему совершенство, лишь утратив все чувства и желания, и возжаждав ясного и гармонического бытия. Все совершенное, — абсолютную ли красоту, абсолютное добро, суть или истинную природу вещей, — наши изменчивые чувства уловить не в состоянии. Их постигает только тело, когда отвергает снедающие его сомнения и желания и обретает долгожданную кристальную чистоту. Совершенное знание — отнюдь не изменчивый процесс восприятия; это заключительная фаза бытия. Ничто не существует непреложно, кроме материи, и ничто не способно существовать вечно, кроме гармонически организованной материи. Ибо что такое хаос, как не материя, возмущенная нематериальными силами?