— То есть, ты хочешь сказать, что они живут так же, как и в те давние времена? — спросил Пиар.
— Да.
— Испытывая ту же нужду и лишения, питаясь той же скудной пищей, сражаясь тем же оружием?
— У тех, кто обитает вблизи вызывающих жалость городов, появилось огнестрельное оружие, вытеснившее прежние ручные катапульты, так называемые луки и стрелы.
— Но в остальном это тот же тип существ, которые когда-то последовали за Чингисханом?
— Да.
— Оставь донесение. Я просмотрю его потом.
— Как прикажете.
Дверь с шипением закрылась, и Телиан Пиар снова повернулся, чтобы еще раз взглянуть туда, где за Мировой Стеной виднелись устрашающие вершины гор Свободного Китая.
В том месте, где красноватый бетон и стальная арматура защитного вала Мировой Стены уходили вверх, над зеленью растительности поднимался зубчатый гребень древнего сооружения. Оно поднималось и опускалось, повторяя изгибы ландшафта, и Телиан Пиар вдруг подумал, что это творение давным-давно умерших землян кажется более грозным и величественным, чем Мировая Стена, разделившая покоренную планету.
— Да-а, — выдохнул Пиар.
Глава 2. ИЗВИЛИСТАЯ ДОРОГА, ВНЕШНЯЯ МОНГОЛИЯ
В день Белого Тигра, в месяц Лошади, в год Голубой Крысы монгол по имени Казар, которому суждено было стать ханом Казаром, ехал верхом по дороге, ведущей из Внутренней Монголии.
Привстав на стременах выкрашенного в оранжевый цвет деревянного седла, всадник посматривал по сторонам, в то время как его белоснежный жеребец неторопливо трусил по безбрежным просторам степи, окрещенной когда-то китайскими императорами Внешней Монголией. Всадник придерживался монгольской манеры езды, при которой основной вес тела приходится на ноги, а туловище покачивается в такт движению коня.
Традиционная меховая шапка, давно потерявшая форму и напоминавшая медный гонг, по которому долго колотили молотком, прикрывала верхнюю часть широкоскулого лица. Долгополый монгольский кафтан-дель выгорел на солнце, почти полностью утратив первоначальный цвет свежей травы, а небесно-голубой пояс превратился в лохмотья. К большому пальцу правой руки была аккуратно привязана подушечка из потрескавшейся кожи.
Пронзительно-голубое небо слепило глаза. На северо-западе виднелись невысокие мрачные горы, напоминавшие павших великанов. За спиной всадника лежали пастбища его рода. Там же осталась его жизнь.
Впереди — судьба. Хорошая или плохая — Казар не знал, да это его и не интересовало. Он уже четыре дня не покидал седла. Желудок настойчиво требовал баранины. Баранина, вот что интересовало сейчас путника. Сквозь узкие, словно прорезанные ножом щелочки, глаза Казара внимательно обшаривали степь. Нос чутко ловил запахи. Но пока только запах свежего весеннего воздуха тревожил его обоняние. Хороший воздух, чистый, резкий, он то обжигал легкие сухим зимним холодом, то обдавал летним зноем. Пахло смертью и страхом. Этот воздух нельзя было назвать монгольским. А следовательно он пришел с далекого севера, где эти тупые русские гнули спины ради скудного урожая, нехотя дарованного им землей.