Впрочем, до них Казару тоже не было дела. Его заботило другое: как поддержать свои убывающие силы. Хотя даже ради самой жизни он не стал бы копаться в земле, отыскивая съедобные коренья. Пусть этим занимаются русские… и голодные монгольские лошадки.
Высоко в воздухе, поддерживаемый восходящими воздушными потоками, кружил черный коршун. Заметив его, Казар натянул поводья, остановил коня и некоторое время следил за птицей жадными глазами. Коршун — не пища даже для русских, не говоря уже о монголах. Но по крайней мере, это не верблюд или, что и того хуже, не конина.
Сняв свой дальнобойный лук, сделанный из бараньего рога и сухожилия, Казар медленно готовился к выстрелу, не сводя глаз с парящего хищника. Лук образовывал почти замкнутый круг, но когда охотник развернул его, лук распрямился наподобие оленьих рогов.
Вытащив из седельного колчана стрелу, путник положил ее на лук и натянул тетиву, пользуясь кожаной подушечкой. Одновременно он поднял лук к могучим плечам.
Медленно поворачиваясь за кружащим в вышине коршуном, Казар прицелился — на руках его от напряжения проступили бугры мышц и сухожилий — и выпустил стрелу.
Расстояние не позволяло надеяться на успех, и Казар знал это. Но голод и неукротимый дух толкнули его на отчаянную попытку. Стрела со свистом прорезала воздух и, не долетев до цели, пошла вниз. Встревоженная птица, издав пронзительный клекот, устремилась на запад, яростно работая крыльями. Стрела упала за невысокий холм.
Казар неторопливо снял тетиву, убрал оружие на место и возобновил путь. Желудок встретил неудачу глухим ворчанием. Сердце стучало как барабан. Но всадник не поддался унынию. Он был Монголом.
Наступала ночь — умирал мир, и желудок снова жалобно напомнил о себе. Теперь это была уже целая песня под аккомпанемент копыт, стучавших уже не по песку, а по гравию. Конь, привыкший к степям и пустыням, заметно нервничал.
Запах крови коснулся ноздрей Казара еще до того, как он увидел длиннолицего монгола, склонившегося над овцой, из бока которой торчала знакомая стрела с красным оперением. Животное еще дышало, его ребра вздымались и опадали, выталкивая тонкую струйку крови.
Завидев всадника, длиннолицый монгол поднял старинный карабин и громко крикнул:
— Сайн байна!
— Сайн бино! — отозвался Казар и, натянув поводья, легко спешился и стреножил жеребца, накинув сыромятный ремень на ноги скакуна.
Оставив лук в чехле у седла, он подошел поближе. Полы его деля слегка шуршали.
— Это ты стрелял в овцу? — осторожно спросил длиннолицый.
— Я никогда не промахиваюсь.