Там услыхал ее сторож седой.
Белый как лунь, он под дубом стоит,
Дуб не шелохнется, сторож молчит.
К девке стыдливой купец пристает,
Обнял, целует и руки ей жмет.
Рвется красотка за девичий круг —
Совестно ей от родных и подруг.
Смотрят подруги — их зависть берет,
Вот, мол, упрямице счастье идет.
Девкин отец свое дело смекнул,
Локтем жену торопливо толкнул.
Сед он, и рваная шапка на нем,
Глазом моргнул — и пропал за углом.
Девкина мать, расторопна-смела,
С вкрадчивой речью к купцу подошла:
«Полно, касатик, отстань — не балуй!
Девки моей не позорь, не целуй!»
Ухарь-купец позвонил серебром:
«Нет, так не надо... другую найдем!»
Вырвалась девка, хотела бежать,
Мать ей велела на месте стоять.
Звездная ночь и тепла, и ясна.
Девичья песня давно замерла.
В крайней избушке не гаснет ночник,
Спит на печи подгулявший старик.
Спит в зипунишке и в старых лаптях,
Рваная шапка комком в головах.
Молится богу старуха-жена,
Плакать бы надо — не плачет она.
Дочь их красавица поздно пришла,
Полон подол серебра принесла.
Что тут за диво! И замуж пойдет...
То-то, чай, деток на путь наведет!
Кем ты, люд бедный, на свет порожден?
Кем ты на гибель и срам осужден?