.
Период XVI—XVII вв., как полагают представители этой точки зрения, может стать точкой отсчета, так как именно тогда территориальные государства и, соответственно, конкуренция между ними, а не просто между племенами, народами, крепостями или общинами стала нормой, что предполагало отныне четкое противопоставление внутренней и внешней политики. С этого момента в исследованиях доминировал анализ суверенитета и сообщества государств, точнее, проблемы государственности, нации-государства, гражданства, взаимоотношений между «Я» и «Другим», территориальности, международного права, безопасности и т.д. Например, с этого времени немецкое публичное право было обязано заниматься отношениями между Священной Римской империей германской нации и территориальными образованиями исключительно с учетом их суверенитета и обеспечения его гармонизации в интересах обеих сторон[131]. По сей день именно эти категории продолжают оставаться неизбежным стартовым моментом для моделирования всякой формы политического сообщества. Иной раз создается впечатление, что «Вестфальская модель» — предел рефлексии для международников. Канадский исследователь Р. Б. Дж. Уолкер подчеркивает, что современное политическое мышление «продолжает заниматься либо суверенными государствами, которые полагаются изолированными друг от друга, либо современными индивидуальными субъектами, захваченными метаниями между стремлением к автономии и желанием коллективности»[132]. В такой оптике надежды на лучшее будущее начинают таять. Этот теоретический конструкт в принципе делает невозможным переход от «международной политики к мировой политике»[133].
Тем не менее следует признать, что поначалу политические мыслители обращались к межгосударственным отношениям преимущественно в качестве «побочного» продукта, как бы попутно, в процессе размышлений о государстве, его сущности и природе. В самом деле, лишь в нескольких случаях «до Вестфаля» появлялись самостоятельные работы, посвященные именно международным делам (например, «История Флоренции» Н. Макиавелли, «Баланс сил» Дэвида Юма и т.д.). Преимущественное осмысление государства как такового делало историю международной теории неотделимой на протяжении длительного периода времени от политической теории и философии политики. Поэтому помимо фундаментальных трудов о политике, исследователь истории теории МО вынужден обращаться к дипломатическим документам прошлых столетий, поучениям для монархов, автобиографиям, письмам, манускриптам священнослужителей и, в особенности, к юридическим документам более чем за три столетия. Иными словами, наблюдается не недостаток, а избыток источников, что делает изучение истории теории международных отношений в этой традиции крайне трудоемким процессом, по необходимости предполагающим исторический, философский и аналитический подходы.