.
Отсюда появление термина «политическая религия», который, как указывает Ханна Арендт, с самого начала использовался двумя прямо противоположными лагерями: некоторыми сторонниками либерализма, для того чтобы выразить свое несогласие с советским экспериментом, и как рефлексивный ответ неортодоксальных коммунистов, для которых жесткость большевистской теории при Сталине напоминала средневековую схоластику[59].
Примерно так же трактовалась и идеология национал-социализма (В. Гуриан и Э. Фегелин). Эволюция Европы на протяжении последних нескольких столетий, утверждал Фёгелин, была отмечена разделением политического и религиозного и отрицанием божественного основания секулярной власти, но, как это ни парадоксально, стала также свидетелем «сакрализации коллективности», которая формировалась вокруг государства, расы, нации или класса и которая в каждом случае означала смену надежды на спасение, перенесенное из вечной жизни в современную[60]. Анализируя взаиморазрушительность религии и современности, Фёгелин также провел специфическую религиозную аналогию с раннесредневековым гностицизмом, сформулировал основание тоталитарного правления как претензию на эзотерическое знание и мистическую конструкцию социального смысла. Для Фёгелина гностицизм был формой утопии, глубоко укоренившейся, настоятельной тенденции западной мысли трансформировать христианские надежды и символы спасения с ориентации на иной мир на «присущие реальному миру действия». Короче говоря, марш гностицизма[61] означал «внутреннюю логику западного политического развития от средневековой имманентности через гуманизм, Просвещение, прогрессизм, либерализм, позитивизм и марксизм», в конце концов построившего основания для тоталитаризма XX в.[62] Разумеется, речь идет не столько об отожествлении идеологии и религии (несмотря на множество черт сходства, это все же разные феномены), сколько о «воображаемой преемственности», или аналогии с «мессианизмом», «революционной верой», «гностицизмом» и т.д.[63]
Вопрос о «религиозном» характере тоталитарных идеологий отнюдь не бесспорен. Нам представляется наиболее убедительной точка зрения, предполагающая конвенциальную интерпретацию тоталитарных идеологий, когда они рассматриваются либо как иррациональная, либо как избыточно рациональная форма правления. Майкл Халберстам отмечает как бесспорное то, что тоталитаризм иррационален в той степени, в какой он обращается к квазирелигиозным чувствам для обеспечения поддержки масс в противоположность интересам индивида и сообщества. В то же время он слишком рационален с точки зрения как научных методов пропаганды и логичности, так и внутренней целостности тоталитарных доктрин