.
Следует сделать некоторое уточнение: речь идет не о «рационализме», а именно и главным образом о «рациональности», поскольку первое относится к эпистемологической доктрине, благодаря которой знание устанавливается с помощью человеческого разума, а второе — к критериям того, что расценивается как «рациональное человеческое поведение», по отношению к которому практики тоталитарных режимов затем могли быть в свою очередь оценены и проверены, хотя и то и другое обычно трактуется как наследие Просвещения. Так, Карл Беккер указывал, что философы XVIII в. «разрушили Божественный град святого Августина только для того, чтобы вновь построить его из более современных материалов». Он поясняет: XVIII век был одновременно веком веры и веком разума — вера в разум, науку и прогресс заняла место веры, которую проповедовала религия. Философы выражали «наивную веру в авторитет природы и разума» и тем самым опирались на неисследованные предпосылки, подобно тому как Фома Аквинский строил свой рационализм в XIII в. Они принадлежали традиции «естественного права» — важное звено в климате мнений между христианством и Просвещением, но не придали этому звену необходимого признания и обратились к истории, когда сами же испугались своего тезиса о безбожном рационализме, подрывающем основания морали. «История», как новое божество, создавала источник для восхищения разумом и служила в качестве стандарта для открытия подлинной добродетели, той, которая действительно соответствует природе человека. Философы «просто придали новую форму и новое имя объекту поклонения: убрав бога из природы, они обезбожили природу[65].
Тем не менее существуют и другие мнения. Достаточно процитировать немецкого философа и писателя Томаса Манна, видевшего в торжестве нацизма абсолютное и планомерное разрушение всех нравственных основ — во имя пустопорожней политической идеи власти: «Теперь уже всем должно быть ясно, что иных целей нет и не было у “революции” (национал-социализма. — А. Т.), которая называет себя германской, что ей неведомы никакие духовные, моральные, человеческие стимулы, кроме безумной и бессмысленной жажды власти и порабощения; что все “идеи”, “миросозерцания”, теории, убеждения служат ей исключительно завесой, предлогом, орудием обмана или достижения завоевательной цели, лишенной всякого нравственного содержания...»[66].
Таким образом, понятие «идеологии» часто используется для описания определенной догматической совокупности ценностей, основывающейся на систематизированной философии, которая претендует на то, чтобы обеспечить связные и неоспоримые ответы на все проблемы человечества, как индивидуальные, так и социальные: «философию» кодифицированную, сохраненную и выраженную в форме доктрины, находящуюся вне дискуссий и «вызовов».