«Маэстро сочинитель, мы здесь!..»
Итальянец оказался очень подвижным худощавым господином средних лет в странной лиловой сутане с золотыми пуговками и пышными рукавами. Креста на нем не было. Что касается второго субъекта, сидевшего за столиком, одутловатого, лысого, как знаменитый актер Калягин, пузана в каком-то идиотском сталинском френче, то он был, вне всякого сомнения, свой, русский.
«Это мой переводчик, товарищ Мандула», — энергично встряхивая Тюхина за руку, представил толстяка зарубежный меценат и книгоиздатель.
Далее начались форменные чудеса. Синьор Армандо, налив страдавшему с похмелья Тюхину фужер великолепного греческого коньяка «Метакса», предложил ему подписать договор на издание в Италии, а впоследствии и по всему миру его, Тюхина, будущей гениальной книги.
«Простите, какой?» — уточнил писатель, рука которого от неожиданности так затряслась, что золотистая жидкость пролилась на единственные приличные брюки.
«Будущей, разумеется, приключенческой, о графе Калиостро, точнее сказать, о его втором пришествии на нашу грешную Землю», — доброжелательно улыбаясь, пояснил иностранный гость.
Тюхин-Эмский, никогда и ни с кем не делившийся своими творческими замыслами, был потрясен.
«Но позвольте, откуда же вам известно о моем ненаписанном еще рома…» — начал было он, но был бесцеремонно перебит сидевшим по левую руку от него переводчиком Мандулой.
«Пей давай, а то все портки изговняешь!» — просипел хамоватый мордоворот во френче, крутивший в волосатых ручищах жлобскую, с пуговкой и твердым козырьком, серую фуражку.
Тюхин залпом выпил, после чего синьор Армандо доверительно сообщил ему, что подписать договор с господином Эмским и даже, в разумных, конечно, пределах, авансировать его готов немедленно, что условия оного договора весьма и весьма выгодные и совершенно для него, Тюхина, необременительные.
«Вы только пишите, друг мой! — протягивая фантасту развернутую уже конфетку, воскликнул его будущий издатель. — Пишите, ни в чем не сдерживая своей блистательной, своей совершенно необузданной фантазии. О-о, как я завидую вам, людям с богатым воображением, сочинителям, творцам новой реальности! Писать — это ведь как бы жить другой, самим тобой придуманной жизнью, не так ли, драгоценнейший Григорий Викторович?»
«Ну-у, в общем и целом… м-ме… примерно так!» — подумав, согласился Тюхин.
«А раз так, — радостно подхватил синьор Армандо, — раз так, дорогой друг наш и соратник, раз так — вам и перо в руки! — И с этими словами итальянец выхватил из кармана паркеровскую, с золотым колпачком авторучку и загодя заготовленный, в трех экземплярах, как полагается, договор. — Распишитесь вот здесь вот, где галочка, — показал пальцем, на котором сверкал перстень с огромнейшим бриллиантом, издатель, а когда Тюхин расписался, отколов ему третью копию, облегченно перевел дух. — Ну вот и славненько, вот и замечательно!.. И еще, милейший, в процессе, так сказать, написания романа, то есть, иными словами, во время жизни в нем, с вами постоянно будут приключаться разного рода странности и происшествия — и удивляться тут решительно нечему, романчик-то приключенческий! — так вот, Григорий Викторович, в один прекрасный день в ваши руки попадет некая старинная вещица, в общем и целом, как вы изволили выразиться, пустячок, безделица, но для Него, для нашего с вами работодателя…»