Диана Евгеньевна до этого позора не дожила: еще летом она скоропостижно, как Николай Николаевич, скончалась и была похоронена рядом с супругом на деньги поселкового спонсора и мецената господина Кутейникова. Последний, по случаю приключившегося у него очередного пожара, еще с весны временно проживал у Капитолины, вот и пришлось молодым, вместе с подобранным на Финляндском вокзале беспородным псом Моджахедом, въехать в дом человека, брак этот, мягко говоря, не одобрявшего. И туда, в совсем-совсем не царские хоромы, Василиса внесла своего Царевича Эдуарда на руках — «Да вы не беспокойтесь, — сказала она мне, — он же легкий, как ребенок…» — внесла и положила на широченную, с панцирной сеткой и с никелированными шишечками кровать, и, когда кровать эта скрипнула под тяжестью полубезжизненного Эдика, ей, Василисе, показалось, что висевшие на стене Николай Николаевич и Диана Евгеньевна с нескрываемым ужасом переглянулись…
В тот день, о котором пойдет речь (это было последнее воскресенье ноября), Василису разбудил своим лаем чумовой криволапый кабыздох. Перед тем как проснуться, видела она полную пара баню, Василиса, вся нечистая, вошла в нее, и голые бабы, испуганно вытаращившись, начали ронять на пол пустые тазы. И тазы эти, падая, гавкали, как большие собаки: вав!.. вав!.. вав!..
Гадая, что сей сон значит, Василиса выглянула в окно и, окончательно пробудившись, испуганно ойкнула.
На крыльце стоял невысокий рыжебороденький монашек в осеннем, надетом поверх рясы пальтеце и в черной скуфеечке. Падал редкий, лопоухий снег. Правой рукой монашек стучал в дверь, левой, протянутой, ловил большие снежинки и при этом счастливо и очень как-то знакомо улыбался.
— Да это же Авенир! — узнав, радостно вскрикнула Василиса. Она выбежала в сени, открыла дверь. — Господи, да ты с бородкой совсем как веничек! Тебе целоваться-то можно?
— Можно, — засмущался Авенир Бессмертный, а когда Василиса крепко чмокнула его в губы, оторопело замер, заморгал глазами.
— Ну чего стоишь, заходи, Веничек березовый, — потащила монашка в дом Василиса. — Отпустили злые чечены?
— Сбежал я, Любовь Ивановна.
— Сбежал?! Вот чудеса-то! Ну, садись, рассказывай…
— А Эдуард Николаевич где?
Василиса вздохнула:
— В больнице Эдик, в Военно-медицинской академии. Неважнецкие у него, Веничек, дела.
— С головой?
— И с головой, и с позвоночником… Да садись ты, чего мнешься, сейчас я чайник поставлю. Значит, все-таки пошел в монастырь. Ты же, кажется, в семинарию собирался?
— Собирался, — опустив голову, тихо сказал в ответ Авенир. — Только какая уж теперь семинария: я ведь, Любовь Ивановна, человека убил…